Рассказы об Алабаях, и просто - о собаках.

Мир был совершенно прекрасен. У него было белое небо со стеклянной люстрой посередине. И плетеные стены из прутьев корзины. Внизу уютно посапывали братики – все четверо. Крошка зевнула, загнув крючком розовый длинный язычок, и поползла на раздутом от маминого молока круглом розовом пузике. Лапы разъезжались на мягком бугристом ковре из братиковых спин.

- Опаньки! А ты не говорил, что в этом помете девочки есть.

- Ой, Марат, не смотри. Мы её не продаём.

- А чего так? Бравенькая девочка. Вон братья дрыхнут, а она ползает по ним.

- Да маленькая она какая-то, слабенькая. Последыш. Думали, вообще не выживет. Клуб наверняка забракует. Я уже топить её собрался.

- Блин, всё-таки вы, заводчики, все больные. Топить собаку только потому, что у неё сантиметров в холке не хватает.

Человек нагнулся над корзиной и подцепил ладонью щенка. Крошка увидела прямо над собой что – то черное и немедленно вцепилась в него мягкими детскими когтями.
- О-о-о, блин! А говоришь, слабенькая! Чуть бороду мне не оторвала.
- Давай её сюда. Сейчас кобельков посмотрим.
- Нафиг твоих кобельков. Она сама меня выбрала. Сколько я должен?
- Марат, я документ на неё не дам. Она некондиционная.
- Зато живая. Я же не мент, документы у щенка спрашивать. Сколько?
- Ну как хочешь. Бесплатно. Считай, ты ей жизнь спас.

За пазухой у человека было уютно. Крошка немного повозилась и заснула.
Проснулась она от внезапно вспыхнувшего чувства страшной потери, утраты чего-то очень важного и единственного.

- Маа-ма! Ва-аа! Маа-маа!

Люди в вагоне метро завозились, заоглядывались.

- Бабушка, смотри, у дяди щеночек под курткой!

Крошкин плач резал уши недовольных, уставших людей. Они осуждающе оглядывались на шевелящуюся на груди куртку.

- Потерпи, моя маленькая. Скоро приедем, молочка тебе дадим.

Молоко Крошке не понравилось. Оно было несладким, каким-то казенным. И мамой от него не пахло. И братики куда-то делись.

- Ну куда ты её тащищь, в кровать что ли?

- Тсс, тихо. Ей же страшно, она привыкнуть должна. Она же маленькая.

Полетели дни, полные открытий. Оказывается, обувь можно не только грызть, но и красиво раскладывать на хозяйской постели. За мячиком бегать надо осторожно, потому что он залетит под шкаф – и не выковырять потом.
А кошки – совершенно гадостные существа. Цапнут лапой по носу – и на дерево. И не достать, хоть вся охрипни от лая.

Увидев снег, Крошка ошалела совершенно. Вдохнув полные ноздри колючей свежести, она полетела по белому ковру, неуклюже выкидывая тощие подростковые лапы. И исчезла.

- Господи, где собака? Только что здесь была.

Крошка сидела на дне глубокого, темного, холодного колодца и плакала от страха. Совершенно неожиданно снег под ней исчез и обернулся твердой землей с торчащими железками.

- Крошка, ты где? Голос подай! Блин, да тут люк открыт.

Папа, ругаясь и оскальзываясь на ледяных железных ступенях, спускался прямо из черного неба.

- Дурочка, не ушиблась? Напугалась, бедненькая.

С тех пор Крошка навсегда запомнила: к черным дыркам в земле надо подползать на брюхе! И очень осторожно заглядывать в их сосущую пустоту.

- Марат, с Крошкой выйди. Смотри осторожно, ризеншнауцер так в карауле и стоит.
- Ну так, влюбился в нашу красавицу. Да ладно, уже первый час, спит давно жених наш.

Крошка рвалась с поводка, не понимая, почему уже несколько дней ей не дают свободно побегать.

- Блин, да не дергай ты, коза. У тебя течка, понимаешь? Нельзя без поводка.

Крошка по - узбекски села на корточки и вытаращила карие глаза. Какая течка? Отпустите, пожалуйста!

- Ладно, нет уже никого. Беги.

Из-за помойки вылетел стремительный черный силуэт.

- А-а! Блин! Крошка, ко мне!

Она не слышала. Она слышала только Его дыхание, только Его запах – волшебный, выбивающий остатки желания подчиниться Папиной команде.

- Господи, а где собака?
- Убежала ваша проститутка. С ризеном этим долбанным.

Надя всплеснула руками и захохотала.

- Эх ты, охранничек. Даже собаку доверить нельзя. Где теперь её искать?
- Я вам, блин, не спринтер. Думал, помру – так бегать! Не догнать их. Летят ещё так красиво – при лунном свете, бок о бок.
С улицы долетел виноватый лай.
- О, вернулась! Любовь любовью, а жрать-то охота.
Крошка прислушивалась к себе. Что-то происходило в ней. Приближалось нечто желанное, но в то же время волнующее и пугающее.
- Не скули, моя хорошая. Родим, не волнуйся. Дай почешу животик.

Щенков было трое. Когда они, отталкивая друг друга, тянулись к соскам, Крошка жмурилась от счастья. Даже когда прикусывали острыми, как иголочки, подросшими зубками – терпела.

Этот человек не понравился ей сразу. Было что-то в нём неотвратимо-ужасное.

- Раздевайся, сейчас я её в ванной запру. Крошка, не рычи!
- Они всегда чувствуют, что за щенками пришли… О, какие красавцы! Как ты говоришь, ризенбоксы?
- Ну а как ещё назвать, если мама – боксер, а папа – ризеншнауцер? В любви рождены.
- В паспортах придется писать «метисы». Нет пока такой породы – ризенбоксы.

Крошка в ужасе бросилась к корзине. Её детей, её кровиночек не было. Она искала в корзине, под шкафом, она плакала и звала их…
- Крошка, они уже большие. Им пора выбирать себе хозяев. Дети всегда уходят, Крошка.
От Папиных рук, привычно поглаживающих спину и чешущих за ушком, становилось легче.

Мир стал совсем понятным. Мама кормит и гуляет, и строго ругает, если стащить из забытого на полу пакета кусок колбасы. Но стоит изобразить раскаяние, прижав уши – простит. Папа всегда спасёт – вытащит из ледяной реки после неудачной охоты на уток и отобьёт от больного на всю голову дога. А Сестрёнки могут накрасить тебе когти, натянуть дурацкое кукольное платье, говоря при этом про какой-то «деньрожденья», зато потом дадут кусок ароматной до головокружения вырезки.

- Давай еще по псят грамм. Давно ты у нас не был.
- Считай, с девяносто шестого, десять лет. Собака ваша не меняется, только морда вся седая. На выставки водите?
- Она ж некондиционная. Стройная слишком. Говорят, балерина какая-то, а не боксер.
- Значит, необученная.
- Тут мудак какой-то пытался у Надюшки сумочку у универсама вырвать. Так Крошка с разбегу ему в яйца лбом дала, а когда упал – в горло. Еле отцепили. И ведь не учили её этому.
- И что?
- Охранники из универсама повязали. Оказалось, его менты три месяца искали, он так и промышлял – у баб сумочки отбирал.

Человек в белом халате сорвал с рук резиновые перчатки. Как змея – старую кожу.

- Безнадежно. Рак. Что вы хотите – боксёры не живут четырнадцать лет.
- У собак бывает рак?
- У них вообще физиология близка к человеческой. Только два качества у собак есть всегда, а у людей редко.
- Какие?
- Верность. И умение любить бескорыстно.

От боли Крошка не понимала, что происходит. Только чувствовала, что от человека в белом пахнет какой-то безнадёжной, неизбежной угрозой. Папа, ты защитишь меня? Ты ведь всегда спасал меня…Ты держишь меня на руках, будто я маленькая, будто я снова щенок.

- Потерпи, моя хорошая. Тебе не будет больно.

Укол. Мир уходил куда-то в сторону. Крошка бежала на ставших вдруг легкими и молодыми лапах по снежному полю и точно знала, что под снегом нет предательских открытых люков. Рядом кувыркались братики, рядом были её дети – все трое. Их не забирал страшный человек. А на пригорке сидел на задних лапах старый ротвейлер и смотрел на неё так ласково, так знакомо.

- Папа? Ты – собака?
- Конечно. Мы ведь – одна семья.

Сверху падали горячие соленые капли.

- Почему ты плачешь, папа?
- Тебе показалось, Крошка. Собаки не плачут от горя.

Соседи проснулись в два часа ночи.

- Блин, опять чей-то пёс на балконе воет. Достали уже эти собачники.

Сорокалетний стокилограммовый мужик стоял на балконе.
Он не плакал, когда при взрыве боеприпасов покалечило трёх пацанов из его взвода.
Он не плакал, когда умер дедушка, так и не увидев внука в офицерских погонах.

Собаки не плачут от горя..............

Собаки воют.....................

Истории из жизни.

История первая.
В горном кишлаке Анзоб у председателя колхоза А. Аслиддинова почти
десять лет прожил черный кобель, который всегда казался мне
воплощением азиата. Рост где-то 70см. В возрасте около полутора лет он в одиночку
задавил двух волков-переярков за один день. Волки были загнаны в
ущелье из которого нет других выходов. Пустили пса и он по очереди
придавил обоих. Если бы они напали на него вместе он возможно не
справился.

Вторая история.
Гармский район Таджикистана. Кишлачный рыжий пес. Рост
порядка 75. Ночью во двор пробрался матерый волк. Пес схватился с ним,
взял за ухом, повалил, и сам повалился рядом. Волка взяли из-под собаки
живьем (прям как у Толстого в "Войне и мире"). Затем хозяева переехали
в Исамбай (Мекка для тех, кто вывозил азиатов из Таджикистана, предгорья и
степь). Там протекает большая река Кафирниган. Однажды теленок хозяев
упас с берега в реку. Пес прыгнул за ним и вытащил. Это факты, а не
сказки. Я пытался купить эту собаку, но хозяин не продал. Это было в
1991. В 1998 я встретил случайно хозяина. Он сказал, что семья спаслась во время войны бегством, а пес пропал.

Автор – Латифи Алихон
Таджикистан (с нета)

Начмед и алабай.

На День пограничника позвонил мне закадычный друган, мой бывший командир отделения. Сейчас служит на границе в Одесской области, разруливает молдаван. Историй жизненных, конечно, два вагона с маленькой тележкой.

На заставе моего друга служат девять собак - четыре "немца" и пять "австрийцев". Все умненькие псы, дрессированные под боевую обстановку, обстрелянные (не боятся стрельбы). Кроме них на самой заставе живет алабай по кличке Монгол (потому что косые глаза). Кто хоть раз видел алабая - не забудет эту породу до конца жизни. Кто не видел - представьте себе помесь медведя и динозавра. Издревле в Средней Азии эти собаки охраняли от волков отары овец. Они обладают невероятной физической силой, крупными размерами и повышенной лохматостью.

Монгола дрессировали "под ночь". Это означает, что днем к собаке может подойти кто угодно - алабаи по натуре добродушные к людям. Но ночью Монгол превращается в охранника, которому до одного места весь десант Российского Черноморского Флота - свирепый и беспощадный зверь. В свое время с помощью Монгола удалось решить проблему "самоходов" - собака до утренней поверки держала на заборе всех, кто ночью разбежался по селам пить самогон и валяться с бабами. Командующий заставой проникся за это к Монголу глубокой симпатией и стал его оберегать.


В нынешнюю аццкую жару Монголу пришлось совсем плохо. Не смотря на то, что алабаи привыкшие к 50-градусному пеклу пустынь и степей - температуру в 30-40 градусов они переносят тяжело.

По приказу командира Монгола неделю поливали водой из шланга, но спасало это слабо, потому что он высыхал за пять минут, после чего валялся под бочкой с водой и выл. Насмотревшись на муки несчастного пса, начальник отдал распоряжение постричь его на хрен, а сам уехал в Одессу забирать нового начмеда.

Надо сказать, срочники, которые стригли Монгола, подошли к выполнению приказа с душой и воображением. Облысив ему пузо и ляжки, они выстригли полоски шерсти на боках и оставили длинную щетину шириной с ладонь только на макушке, хребте и хвосте. С Монгола потешалась вся застава, но собака была довольна.

Ближе к ночи приехал начальник заставы, привез нового начмеда-майора, позвал командующий состав и уединился с гостями в столовой. После четвертой бутыли бурячихи новый начмед решил выйти по маленькой нужде. Сопровождать его никто не пошел, ибо на ногах уже никто не держался.

Утомленный начмед на ощупь нашел некий закуток, облегчился, и уже собирался возвращаться, когда из под бочки на него вылез стриженный под гиену Монгол, размером с теленка, поглядел на него своими раскосыми глазами, оскалил клыки и звучно рыкнул. Начмед прирос сандалями к потрескавшейся от жары земле и мгновенно вспотел до резинки трусов. Монгол обошел начмеда по кругу, понюхал и отступил в тень. При каждой попытке начмеда шевельнуть хоть пальцем и спрятать достоинство в штаны, в темноте раздавался угрожающий глухой рык и в свете полной луны на мгновение появлялся совершенно инфернальный Монгол, с голыми боками, шерстью дыбом на загривке и огромным пушистым хвостом.

Ближе к рассвету проспавшийся в соседних кустах наряд, вернувшийся с обхода границы, увидел картину маслом - кое-как затолкавший своего младшего друга начмед стоял по стройке смирно, перед ним сидел Монгол, а через окно столовой было видно сладко спящих на лавке командиров.

Когда начмеда успокоили еще четвертью самогонки и он перестал материть заставу, Монгола и весь собачий род, командир вызвал к себе тех, кто стриг пса. Двум срочникам выдали зимнюю форму одежды со склада (бушлаты и утепленное белье), заставили одеть противогазы и в полной боевой экипировке (24 килограмма - вещмешок, лопатка, автомат, бинокль, фляга, подсумок для четырех рожков и прочая хренотень) - приказали нести почетную караульную службу возле будки Монгола. Потом пацанами занялся новый начмед, который был сильно не в духе. Стоит ли говорить, что лечил он ребят от теплового удара слабительным?

с нета.

Ыван-алабай.

Этого щенка среднеазиатского волкодава (алабая) чабаны-таджики назвали Иваном. Опершись на разъезжающиеся в разные стороны лапы, он сразу заявил о своем независимом характере. Как непослушный ученик не приемлет наставлений своих педагогов, так и Иван не поддавался никакому чабанскому воспитанию. Но если школьные учителя в отместку вкатывали неслуху-ученику двойки, то чабаны лупили своенравного пса чем попало и совсем не кормили бедолагу. Однако Иван, на удивление, быстро рос и креп. Во время долгого и нудного перегона отар овец он, улучив момент, исчезал с зорких глаз чабанов. В населенных пунктах удачно промышлял по базарам, в горах ловил сурков, перепелок, уларов. Молодому, ловкому и сильному псу это было раз плюнуть. Тем паче и масть его, желто-коричневая, соответствовала горному пейзажу: среди скал он был почти невидим.

В общем, природа и чабанская методика воспитания сделали Ивана суперпсом. И однажды он решил покинуть опостылевших хозяев. Собачье счастье улыбнулось ему при прогоне отары вблизи лагеря нашей геолого-изыскательской партии.

Сначала Иван разведал, что это за люди, от которых и пахнет совсем по-другому, и собак они не обижают. Его не прогнали, дали хлеба и огромную вкусную кость, а здешние собаки быстро признали Иваново первенство. И здоровенный серьезный пес с обрезанными по чабанским законам ушами и хвостом стал жить у геологов. Правда, мы еще не знали имени невесть откуда пришедшей к нам собаки. Но через неделю в лагерь заявились два бородатых человека в грязных чалмах и халатах. Опираясь на длинные палки, они просверливали глазами каждый уголок нашего геологического "табора".

– Начальник, – обратились бородачи к подошедшему замначпартии Николаю Костюку, – отдай наш собака.

– Мы здесь даже рабочих не удерживаем, не то что собак, – отвечал он. – Какая ваша – забирайте, если пойдет к вам.

Вот тут-то мы и узнали, что нашего нового пса зовут Иваном – так его подзывали чабаны. Иван же попятился от своих хозяев и дал стрекача в горы. Но чабаны, верно, хорошо знали его нрав. Сделали крюк по горам, вошли в лагерь с другой стороны, накинули на вернувшегося пса петлю и увели с собой. Да он и не особенно сопротивлялся. Очевидно, уже прикинул в уме план своего полного освобождения из чабанской кабалы.

Утром Иван снова появился в лагере, ко всеобщему ликованию геолого-разведочной братии: видимо, ночью перегрыз веревку. Его хорошенько накормили: "Лопай, друг! Если вернулся, теперь мы тебя не отдадим". Тут же состоялась дискуссия на тему, как называть пса. Решили оставить имя, данное чабанами, так как оно стало его путеводной звездой к русским геологам. Свой, значит. Но все-таки кличку несколько видоизменили: пусть будет Ыван. В таджикском языке нет звука "ы", и таджики его не выговаривают. Будут подзывать Ивана, а он Ыван. И несостоявшийся овечий страж был принят в коллектив геологов.

Чабаны на следующий день вновь заявились за собакой. Но "перекрещенный" пес уже сам встретил их. Бросился на своих вчерашних хозяев, и его едва удалось оттащить.

– Все, – подвел итог Костюк. – Сами видите, как вас любит собака. Больше сюда не ходите.

Минула еще неделя. Сижу у палатки, маршрут по карте на завтра определяю. Рядом Ыван развалился, посапывает, собачьим снам внимает. Вдруг слышу глухие хлопки откуда-то сверху со скал, и что-то дырявит землю почти рядом с псом. Он встрепенулся и задергал обрубками ушей. "Э, так это же по нам из мелкашки стреляют!" Похватали мы ружья и – к скалам, где засел неведомый неприятель. Но оказалось – неугомонные чабаны вынесли псу-"изменнику" смертный приговор.

Мы наставили ружья на незадачливых мстителей.

– Вот что, ребята, – сказал Костюк. – Еще раз придете – я за ваши бестолковые головы не ручаюсь. У нас тут парни быстро вам мозги вышибут.

Это верно. В горы вместе с геологами забирались "крутые" мужики, у которых, мягко говоря, были разногласия с властями. Они вкалывали на всех тяжелых работах по геологическим изысканиям. Но это были люди из тех, кто сам пропадет, а товарища в беде не оставит. Немудрено, что такая "компания" и приглянулась свободолюбивому псу.

Ыван оказался поистине независимой собакой. Не хотел он быть и дармоедом. Каждое утро мы с любопытством наблюдали, как вокруг вожака Ывана собиралась вся лагерная свора. Шли они на промысел – охотились на сурков и любую другую съедобную живность, которой в урочище Руфигар водилось предостаточно.

Ыван был прирожденный охотник. Осторожно подкрадываясь, он замирал перед броском, потом так отталкивался задними лапами, что из-под них летели ошметки дерна, и в мгновение разделывался с сурком. Насытившись вдоволь, Ыван обязательно приносил в лагерь одного-двух сурков и клал их у вагончика начальника партии.

Пришла в горы зима. Снега здесь наваливает много, да еще вьюги, бураны. Пора было сматываться.

Ывана забрать с собой хотели многие. Но пес, выросший в горах, слитый с природой, в городе жить не будет, тем более с его характером. Ыван даже к вертолету не пришел прощаться. Исчез из заснеженного лагеря и поселился вблизи соседнего кишлака Гускеф. Как умудрился выжить лютой зимой – одному ему известно.

Весной пес вернулся в лагерь.

Худющий, в чем душа собачья только держится. Приплелся к кухне и улегся на пороге. Навалили ему еды под самый нос. Уплел половину: понимал, что после длительного голода обжираться опасно.

Вскоре геологоразведка в республике стала сворачиваться. Развалилась огромная страна, следом подкатила гражданская война в Таджикистане. Ыван словно понял, что геологи в этот горный край уже не вернутся, и "согласился" жить со мной в Душанбе. Невеселая для него пошла жизнь. Впрочем, не только для него. Голод брал в кольцо всю республику. Хлеб при развозке по магазинам теперь сопровождали увешанные оружием боевики. В очередях за ним гибли люди. Потихоньку стали есть собак, не брезговали и кошками.

С приходом к власти якобы конституционного правительства пришлось надеть погоны офицера армии Таджикистана и мне. И Ыван вновь оказался со мной в горах.

Разумеется, на войне опасность всюду. Но Ыван был на редкость смелым псом. Не боялся мощного огня нашей реактивной установки "Град". Мужественно пережидал и артиллерийские обстрелы таджикской оппозицией нашего лагеря, находясь вместе с офицерами под маскировочной сеткой. А когда "развлекающиеся" солдаты наставляли на него автомат, не ретировался, поджав хвост, как другие собаки, а показывал "игрунам" свои весьма крупные клыки. К солдатам-таджикам вообще относился весьма прохладно. Всю жизнь не ладил с местным населением.

На этой чужой войне я служил военным корреспондентом. Войны, известно, добрыми не бывают. И что такое "справедливая война", для меня – темный лес. Тем более эта, которая являлась борьбой за власть без малейшего намека с обеих сторон на построение благополучного государства. Очень скоро мои мысли привели меня куда и следовало – в тюрьму.

Как узнал Ыван, что я там, хоть расстреляйте, не знаю. Может, подсмотрел за моими сослуживцами, кто тайком носил мне передачи… Через пять месяцев, когда не удалось засадить меня на четыре года за решетку, мы встретились у ворот тюрьмы.

Конечно, квартиру мою, как врага таджикского народа, заняли. И свобода не стала для нас с Ываном сладким словом. Преследования продолжались. Помогли пограничники – увезли на границу. Мой пес ходил с русскими пограничниками в наряды, гонял камышовых котов и вдоволь лопал на каждой заставе, так как быстро стал всеобщим любимцем.

Через месяц мы вернулись в Душанбе. Я – с материалами о границе, Ыван – с памятью о новых друзьях-пограничниках. Квартира, где мы поселились, открыта, а в ней два таджикских милиционера по всем углам шарят. "Много нашли?" – спрашиваю. Один вытащил из кармана гранату. "А вот, смотри, гад, что у тебя нашли…" И осекся. В комнату влетел здоровенный пес. Второй мент схватился за автомат. Все произошло за секунду. Ыван прыгнул на первого милиционера. И тот, не сознавая, что он делает, либо от страха рванул чеку гранаты. Меня швырнуло за дверь. Выхватив пистолет, заглянул в дверной проем. В комнате царила смерть. Ыван еще жил, но глаза, смотревшие на меня, быстро мутнели.

Автор - Александр Руденко.

Баночка.

Автор - Брэдд Михаэль.

Баночка пришла к нам на заставу с Хейробада, сама. Вернее - пришёл. Вообще-то Баночка это он - туркменская овчарка - алабай. А точнее смесь.

Толи мама его где-то согрешила, толи папа был скор и неотразим, но уши и хвост у него были не купированы, а шерсть длинная, мягкая и густая. Длинный и лохматый хвост качался в приветствии, как перо будущего мушкетёра на шляпе, прибывшего в Париж Дъартаньяна. Порода, конечно, получилась поменьше кавказской злюки и чистопородного алабая, но не маленькая.

Вот, только рожа у него, а вернее морда, у Баночки, была добрая, большая и пушистая. Целые уши не стояли торчком, как у немецкой породы, а раздольно висели слоновьими мягкими лопухами по бачкам. Широкий лоб и короткая, но мощная челюсть делали собаку добродушной, щекастой и смешной, как китайский божок неваляшка. Цвет шерсти у пса был, такой же, как и азиатские просторы – рыже-тигрово- пегий.

И очень, заставскОй народ, любил держать, эти мягкие, теплые и неимоверно нежно-пушистые, с непреодолимой силой ласки, спрятанной внутри, уши собаки - в своих руках. Осторожно поглаживая, пробуя на меховую негу и волшебство домашнего уюта.

От собаки веяло домом, куда все стремились попасть скорее.
Баночка околдовывал своим босяцким видом пограничников. Таким же дворкняжеским мастерством, как и те собаки, которые остались у нас по домам. Которых, мы хотели завести в детстве, да не выходило по разным причинам. А тут, свалилась, одна на всех, - не служебная овчарка, которую надо держать в строгости, а просто - Б А Н О Ч К А.

Псина, с которой можно посидеть рядом, погладить, поиграть, бросив палку, которую Банка из принципа не приносила, но бегала проверить, «что там бросили?» - обязательно. А когда Банка клал голову на колени сидящему парню, подставляя свою шею и отдаваясь на милость, как Белый Клык, в рассказе Джека Лондона. Это было мгновение единения, с чем - то огромным, и великим, как небеса над Чаеком и горы вокруг. Правда, удостаивал такой чести Баночка не всех.

Пёс пришёл на заставу с трудом, вечером, своим ходом, вслед за офицером с Хейробада – соседней заставы, которая справа от Чаека. Он пропилил за лошадью, на которой ехал старший лейтенант оба фланга. И Левый Хейробадовский – 8 километров вверх –вниз по сопкам. И правый Чаековский – 4 километра волнообразного подъёма, и двухкилометровый, и горбатый многоразово спуск. Баночка пришёл на Чаек усталый, голодный с ввалившимися боками.

Грустные глаза собаки молили о заботе, хотя бы минимальной, у незнакомых ей, но так же одетых в афганки, как и на Хейробаде, людей в зелёных погонах …

А офицер, с которым он пришёл, должен был на сутки заменить капитана Костина Виктора Фёдоровича, которого заслали в редкую командировку, аж на Гермаб. Там, наш начальник, должён был прибыть на партийную конференцию. Ну, и поучаствовать в прениях, голосованиях, слушаниях, собраниях. И в конце симпозиума: чего-то там выбрать, для себя и остальных членов КП. Толи секретаря, толи инструктора, толи партийного орга, или орка. Забыл.

Офицер слез с лошади. Лошадь, тут же попала в заботливые руки дневальных по конюшне. Её завели в стойло, сняли седло и мокрую попону. Тщательно растёрли грудь, спину и ноги, шею - жесткой конской щёткой. Одели оголовье. Накрыли спину сухой попоной. И дневальный, только тогда, выдержав минимальные 40 минут, после такой пробежки по горкам, повел животное к водопою. Лошадь с жадным удовольствием тянула в себя чистую и холодную артезианскую воду из колоды, вздрагивая и всхрапывая от желания напиться. Не смогла утолить жажду за один раз. Отдышалась, и снова припала к воде, но уже не так энергично. Её отвели в стойло, насыпали замоченного овса и набросали сена из брикетов, погладили и похлопали - поощряя.

Пока, четырёхкопытный транспорт прибывшего начальника получал своё обслуживание и у-довольствие, собака полакала водички из лужи у колоды. Затем, тяжело и медленно поднялась на холм к зданию заставы. Она здесь никого не знала, и будущее было туманно, и голодно. Потомок алабаев лёг на нагретый солнцем бетон дорожки возле пулеулавливателя. Прислонился спиной к теплой кирпичной стене казармы и прикрыл глаза отдыхая.

Когда Марк прошёл впервые мимо пса на конюшню, к своей лошади, то он не заметил развалившегося, за углом казармы, на дорожке - шерстяного косматика. Зато, когда он возвращался с конюшни, то он разглядел Баночку во всей его обаятельной красе. Баночка положил утомлённые лапы друг на дружку. Лапы слегка подрагивали, освобождаясь от каменистого напряжения флангов. Пёс давно нюхом срисовал Марка и его интерес к его лохматой персоне. Поэтому, при приближении человека, мохнатый, чуть шевельнул хвостом туда-сюда. Марк улыбнулся и показал собаке зубы. Подошёл ближе. Хвост забился от удовольствия, что друг человека, похоже, стал одному из людей интересен и не безразличен.

Собак чуял, что в руках у Марка только что - был хлеб. Судя по запаху, он отдал его своему коню, губами и мордой которого и пахла ладонь пограничника теперь, смешиваясь с ароматами сушёных трав и навоза. Солдат подошёл ближе, но протянуть руку не рискнул. Собака, хоть и, помахивала хвостом, но смотрела коричневыми глазами, из - под широкого лба, настороженно и внимательно,- изучая незнакомца.

- Хороший! Лохматый какой! Большой! Как же тебя зовут? Уши то уши!- Нараспев проговорил Марк, восторгаясь, и присев на корточки рядом с уставшим и голодным собаком.- Откуда дровишки? Есть, небось, хочешь? Алабай грустно посмотрел на Марка и, понимая и унюхивая, черным носом то, что у объекта съестное отсутствует напрочь, снова их закрыл, погружаясь в дрёму.

А, чтобы у солдата не возникло детских желаний, Баночка взял, да и предварительно зевнул, показывая зубы и ярко красный язык. Облизнулся и закрыл клыки толстыми, но плотными губами - с обеих сторон своей пасти, смешно шевеля усами и ушами на морде.
- Ух, ты!- Удивился Марк клыковооружению челюстей лохматого собака, и, улётной мимике догообразной морды. И встал в полный рост, отступая к входу на заставу. Народ начинал строиться на боевой расчёт. Надо было торопиться.

«- А ты думал,- удовлетворённо пронеслось в мозгах у Баночки,- Чай поболее твоих огрызков. - Эх, пожрать бы,…а то так с водой в животе надолго и не заснёшь. Эххр! Оборррржраться и помереть от переедания»

Пёс, лёжа, строил планы и запоминал запаховую конфигурацию нового, для него, пространства, дав отдых натруженным лапам и закрыв глаза. А Марк, после боевого расчёта пошёл на ужин, чтоб заступить первым дозорным по комнате связи, к: Азбуке, аппаратуре «Клён -75» и ЗАС, радиостанции, фас-фонарям и зарядным устройствам. Но про нового знакомца не забыл.

Перед ужином, пошептался с бадьёй. А после ужина, подождал, пока уйдут в оружейку часовой с дежурным. Затем вытащил из кармана газету «Красная звезда» - выложил на неё остатки пищи со всех тарелок, покрошил сверху двумя кусками черного хлеба. Свернул в пакет и, поблагодарив Бадейкина за помощь, проворно выскочил в окно кухни, игнорируя нормальный вход в дверь.
- Спасибо Бадья! - крикнул он перед прыжком.
- Пожалуйста! А за спасибо - дрова сами не колются! Кури,- Паучара! – Намекнул Кастрюлькин на долг со стороны просящего, и им же осчастливленного ефрейтора, который был уже в воздухе. А затем принялся готовить русскую печь к выпечке хлеба.

Баночка резко поднял голову, услыхав хлопок, от удара подошв о землю, выпрыгнувшего из окна кухни системщика. Окно кухни было за углом. Самого Марка, глазами, алабай видеть не мог. Но собачий Н О С учуял запах. Учуял и идентифицировал знакомца, и аромат человеческой пищи, завернутой в газету.

Собака встала на ноги и выжидающе повернула голову так, что левое ухо,- весело и смешно,- перешло из вертикального лежания вниз, в почти, не менее вертикальное и залихватское состояние вверх. А правое ухо, телепалось над бетонкой под прямым углом. Перископ подводной лодки лопнул бы от зависти, если бы мог видеть так, как видела Баночка своим носом, не высовываясь, из-за угла казармы.

Марк вышел из-за угла и увидел косматого гостя заставы уже готового к приёму пищи. Хвост радостно сообщал, что слюна только не фонтанирует, приветствуя заслуженную трудным переходом награду. Глаза собаки, с кустиками жестких волосков над ними, поднялись вверх. Из улыбающейся Пасти вывалился здоровенный, красный язык. Весь облик четвероногого друга говорил о том, что он восторге от инициативы пограничника. И всячески готов, оказать ему помощь и пример, в уничтожении остатков пищи, завернутых в невкусную бумажную газету с запахом краски.

У Марка, тоже, отсутствовало желание, как есть газету, так, и её содержимое. Он развернул пакет и просто вывалил то, что в нём было - на чистый бетон дорожки. Алабай не смотрел на вкусно пахнущую горку. Он и так знал, что это съедобно. И ещё и как съедобно для него. Пёс ждал, когда начнёт есть двуногий охотник, который принёс добычу и вывалил её у своих сапог. А Шею подставлять, даже за угощение, алабай не привык. Марк сообразил, что собака не ест - по его причине. И сделал два шага назад от горки с едой. Не успел он сделать второй, как голодное животное набросилось на еду, осторожно вскидывая голову вверх - глазами на него, между глотками.

Приём пищи длился целых пять секунд. Как будто пылесос включился и тут же выключился сам, из-за недостатка во всасываемом материале. Баночка облизнулся и глянул на Марка снизу вверх.

«А ещё где!?» - Говорил взгляд хвостатого - солдату, а язык, облизывал щекастые и толстые верхние губы, походя, полностью закрывая чёрный и настороженный нос.

- Ну, теперь только утром. – Ответил собаке Марк вслух и, присев, протянул руку. Баночка сел мохнатой попой на цемент. Отворил пасть, как бы обдумывая и вывалив красный галстук изо рта почти на грудь. Потом, протянул левую лапу... И, когда Марк взял её в руку, то откровенно лизнул солдата в нос, прихватив длинным слюнявчиком заодно и губы, и щёку, и подбородок пограничника.

- Ну, ты даёшь! восхитился Марк, вытираясь от выражений эмоций Баночки. - Давай, мне на службу пора. Завтра увидимся . – И убежал оставив Баночку наедине с наполненным животом.

«А они тут не совсем потерянные. Приручить что-ли? Это надо обмозговать, - решил собак, - и с удовольствием пошёл обследовать новое место для своей жизни. “

-Серый ? А он чей? – интересовался Марк у Хейробадского связиста.
- Да ничей, или от пастухов отстал на Душаке, или потерялся и пришёл с Гермаба, а может и иранец. Хотя врядли. –Отвечали соседи.
- А почему Баночка? – любопытствовал Марк.
- А ты ему дай баночку из под фарша колбасного, и узнаешь . – Смеялся Хейробадовец, вспоминая собаку.
- А чё там вообще у вас?-спрашивал Марк .
- Да жрать нечего! Снова каптёрщик перерасход устроил. Вот сидим и экономим! Банка видно и убёг от этого , кормить то его перестали. Безотходное производство на кухне , даже крошек лишних не остаётся.
- Ну всё,- кури братан! – Прощался связист соседей.
-До связи –брат ! –повторил ему Марк и оборвал связь.

На Чаеке - каптёрщик был хохлом. Поэтому с продуктами проблем не было. Да и шеф, нет-нет да и подстреливал барана или козу в горах, для мясного изобилия и разнообразия меню на заставе.

Ночным нарядам повар варил кашу с колбасным фаршем. Почти целую кастрюлю-бачок. Наряды кашу не ели. И она оставалась на утро не тронутой. Обычно, это была перловка или дробь шестнадцать. Но сегодня, Кастрюлькин получил гречку. Наряды, кашу, как обычно- проигнорировали. Быстро заправлялись сладким чаем со сгущёнкой, и намазывали ночные шайбы масла на горячий, только что из печи хлеб. Лопали, получали приказ и уходили в ночь, щелкая на заряжании металлом оружия.

Баночка внимательно изучал заставу в темноте. Сначала, Обошёл территорию несколько раз, вместе с часовым, радуя того своим присутствием. Время с таким напарником летело быстрее, а темнота была не такой уж загадочной.

Затем, алабай посвятил своё внимание каждому строению в отдельности. Иногда, появляясь возле часового, чтобы с эскортом прибыть к очередному месту иссследования.

Карта заставы, с личными пометками на торчащих предметах, уложилась в голове пса вместе с идеями по использованию, и далеко идущими планами...Особенно собачник, с лисьей мордой овчарки Дэзи за стальной занавесью сетки.

К утру Баночка вернулся на своё место уставший, но наполненный свежей и важной информацией о заставе, на которой он так неожиданно появился. После, перешёл, нюхая утреннюю свежесть и запахи нового дня. Он прилёг на бугре между окнами столовой и кубриком связистов-системщиков. Именно туда, утренние лучи весеннего солнца посылали своё первое тепло и ласку.

Марк подождал , когда разойдутся наряды по флангам.Затем прошвырнулся в столовую. Притащил Бадье зашитые им ночью рваные подменочные сапоги повара, в которых тот работал, оберегая новенькие полусопожки для торжественного выхода на боевой расчёт . Бадья засветился довольный и совсем не возражал, когда Марк уволок всю кастрюлю с нетронутой кашей. При этом, всё также десантируясь наружу, через вечно открытое окно кухни.

Кастрюлю надо было вернуть . Поэтому, вместо посуды для кормления, Марк притащил обычный тазик из баньки. Каша, сдобренная вкраплениями кубиков фарша, заняла более его половины.Едва не вывалившись на неровном бетоне дорожки в наклоне.

Баночка мчался к ефрейтору молча, спотыкаясь и швыряя тело в разгон прыжками. Аромат каши сводил с ума. И действия солдата не требовали пояснений. Марк предусмотрительно отошёл от шайки. Но по молодости , перебрал в своём желании накормить голодное животное.

Баночка не ел . Он судорожно глотал, захлёбываясь. Трясся от того , что вдруг это ему снится во сне, и сейчас всё исчезнет. И этот добрый солдат . И целый тазик каши, сдобренной сливочным маслом, фаршем, лаврушкой и чёрным перчиком в шариках. И то, что зима закончилась, и весна наступила. И овчарка на собачнике смотрела на его крепкую фигуру с интересом, обнюхивая новичка своим носом. И, главное , если так лопать каждый день... то....- чавкал и хлюпал языком пёс, не останавливаясь. Путался в мыслях и благодарностях.

Уничтожил, как всосал, половину тазика. Живот сытно и заметно провис. Ноги задрожали от неожиданно привалившего счастья. Больше Банка съесть не мог . Но бросить, ещё целых полтаза вкусной еды, было невозможно в принципе.

"А вдруг шакалы? А вдруг овчарки заберут с собачника? А вдруг единственный боров выхрюкает богатство, спрыгнувшее из окна кухни? А эти лошади? Вон их сколько! Дармоеды! А вдруг заберут?!!!Кошмар, а его съесть не могу! Не лезет! У вдруг завтра не дадут!?Снова шакалами питаться?БРРРР!Какая гадость!- Нет, он никуда не уйдёт от его каши в тазике. Да и идти-то уже было невозможно. Живот требовал покоя, неподвижности и отдыха." - Так, Баночка и свернулся мохнатым клубком, буквально обняв, вспухшим животом шайку с ночным доппайком. И, положив широкую морду на край таза, свесил нос к пище которую есть хотел, но был не в состоянии пропихнуть её дальше в глотку.

Марк, наблюдая, хохотал уже молча, когда пёс окружил кашу своим телом. Собака разрешала себя гладить, била хвостом в восторге . Но стоило двинуть руку в сторону пространства над кашей, как вместо улыбки алабай поднимал в оскале губы . Вздыбливал шерсть на загривке и пытался резким движением напугать Марка, вынужденного отдергивать кисть от имущества и сокровища алабая.

- Эк тебя голод -то довёл. Ну ладно -отъедайся! А я спать пошёл! -Сказал Марк и пошёл сдаваться по смене в помещение узла связи.

"УУхррр-хр-хоррр!Хррорррошо! ООбрржрался!ООО!!Остаюсь!Теперь и померрреть можно! -Думал Баночка, кряхтя и отрыгивая съеденное и снова заглатывая, в тяжёлой и сытой дрёме обретённого счастья."

Хейробадовский офицер уезжал с заставы один. Баночка даже не попытался встать от бачка с доппайком, который охранял не в силах подняться от навалившейся на него истомы.Истомы обретённого, долгожданного и блаженного чувства -полного отсутствия голода и даже наоборот. В голове спящей собаки , медленно и неуклонно, зрела мысль о достойной отработке, полученного ею, аванса человеческого участия. Баночка была в душе романтиком. Только вот беда - романтики обычно живут меньше прогматиков...зато и любят их больше, не в пример скукоте обыденности догм и постулатов черствого прогматизма.

Так, На Чаеке появилась новая и полезная достопримечательность. Достопримечательность, поспорившая с самой Светланой Борисовной в своей популярности среди пограничников и гостей заставы...

Не успев освоиться, Банка устроил противостояние с самым сильным из пограничников осеннего призыва – Сашкой Назаруком. Сашка привык ходить так, чтоб ему все уступали дорогу. И немножко в развалочку, бо спина у Шурика иногда очень даже болела , особенно на смену погоды.

Баночка расположился со своим тазиком точно на бетонной дорожке, которая была самым удобным путём, для наряда, от места заряжания оружия к воротам системы. Обойти Баночку по дорожке, с вожделенным тазиком на ней, - было невозможно. Узкая была дорожка. С одной стороны стена казармы, а с другой – склон. А тазик с кашей, широко и добротно, обтекало алабаевское тело, хоть взлетай, или обходи по каменистому и пыльному склону... После долгих и продолжительных матов Шурик вынужденно, обошёл тазик со стоящим над ним, в позе Александра Матросова -псом. Собака увеличилась вдвое, охраняя своё будущее. Шурик порывался стрельнуть, или хотя бы треснуть прикладом собаку , плевался и ругался с красным, как свёкла лицом. Но время, и дежурный - заставили его обойти неприступный бастион с кашей…

Ну, я тэбэ накОрмлю! Колы звэрнуся ! – Ругаясь и махая руками пообещал он.

Ночью Сашка попал часовым по заставе. Баночка ходил за Шуриком вокруг заставы, как привязанный. Слушал, как он ведал ему то, что в казарме сильно-то и не расскажешь. Зевал пёс, но молчал до конца смены. Сашка разрядился . Сдал оружие. Пришёл на кухню глотнуть чая перед сном. И вдруг , жуя и запивая, отложил в сторону смачный и толстый кружок колбасного фарша, предназначенный ему по доппайке. Он положил кругляш фарша на хлебный ломоть и накрыл другим куском. Перечить Шурику было накладно. Затем, допил чай. И отнёс бутерброд Баночке , который провожал наряды уходящие на фланги возле пулеулавливателя...

-Йыж! А то слухав мэнэ, аж чэлюсти трохи нэ зломав! – Баночка завилял хвостом, слопал бутер и посмотрел на Шурика снизу –вверх, выжидающе показав ему язык...

- Ты дывысь, зъйыв! Ну, я пишов! – Шурик засунул руки в карманы штанов,и, ещё не понимая сам, зачем он отдал этой приблуде свой доппаёк, довольный и насвитывающий песенку, пошёл досыпать свои часы перед службой. Шурик «пишов спать» и ему снились дом и папа с мамой. Любимая девушка и друзья за большим столом под орехом. И ещё ему снилась эта молчаливая собака, с которой так быстро и незаметно прошло время самого, самого, что ни на есть, собачьего времени часового.

С лошадьми Баночке не повезло. Света , которую он попытался не подпустить к бочке с овсом, налетела на этого гнома с клыками, клацая зубами и топая копытищами . Алабай ощетинился и рванул к Светкиным ногам с оскаленной пастью. Может и достал бы . Но Ссссссссссссветка ухватила его зубами за шиворот сверху и подняв, просто вбросила в колоду с водой… От такого позора и визга, гордыня Баночки превратилась в слепую ярость предков. Если раньше пёс крутился и свирепел под ногами у хитрой кобылы, то теперь, в колоде, собака стояла вровень со Светкиной мордой и точно напротив отверстия бочки с овсом. Сунуть голову в бочку, и подставить рассвирепевшей собаке шею, уши и гриву Света не решалась. Дневальный приближался с вёдрами. Баночка в веере брызг вертелась юлой, по сгиб на лапах в воде, и клацала в ответ зубами. Едва не вцепившись в Светкины губы отпрыгивала, в брызгах воды, и снова кидалась на огромную конскую морду, норовя вцепиться в уши... От такого бесстрашного и неожиданного отпора Борисовна тоже рассердилась, но дневальный отогнал воровку и с удивлением смотрел, как Банка вытряхивала тучу водяных капель из своей шкуры , спрыгнув вниз , на землю из колоды с водой... Лошади, наблюдавшие скоротечную схватку, Банку, враз зауважали. И обходили, если что, не зарываясь. Светка затаила злобу. А дневальные притащили полбанки фарша. И ползаставы наблюдало , как Баночка нянчилась с консервой, таская её с собой целый день, вместо игрушки, и засыпая, держала лапами , положив сверху мохнатую голову …

-О, хлопци,- сказав Сашко Назарук, покуривая приму на крылечке,- тэпэр е кому овэс охранять.


Следующим пунктом своей «заботы» Баночка выбрала местных шакалов. Одного просто загрызла и порвала, в туче пыли, напав сразу на свору из четырёх падальщиков. Шакалы притаились возле коровника, чтобы попытаться добраться до поросят. Днём, нагло, слились с местным фоном, незаметно для человеческого глаза, но только не для собачьего носа. Банка разогналась от начала конюшни, и, как ледокол врезалась вдруг в , до этого невидимую, пачку местных завывал. Шакалы полетели в разные стороны, как разбитый паковый лёд под тараном.

Больше, ни один из них не рисковал подойти до той границы где оставил свои метки пёс , обозначая пределы своей и заставской территории. Ковкузнец задумчиво скурил сигарету, сходил в баньку, порылся в загашнике и притащил вполне сносную миску. Поставил её возле колоды с водой так, чтобы миска всегда наполнялась доверху водой, а сдвинуть её с места было невозможно.

- Ото-так ,- сделал вывод Назарук,-И свыни будуть цили, та й кони з коровою тэж. – Одобрил он обустройство водопоя для лохматого охранника.

А вот этого, не ожидал никто. Свиньи устроили на Баночку облаву. Ловили долго, почти месяц. За то, что шустрый пёс всегда раньше успевал получить лакомые кусочки из отходов кухни. Порой, собака лезла в свинское святое святых – корыто для помоев, нагло пробежав по боку, дрыхнувшего в грязи борова.

Банка стоял, прижатый свинским полукольцом к каменному забору летней конюшни. Восемнадцать годовалых поросят и свиноматка окружили Баночку, и, хрюкая и почти ревя, угрожающе укорачивали дистанцию до собачьего тела. Народ на крыльце, даже привстал, чтобы лучше видеть то , что будет дальше.

Пёс поднял голову, как мог- выше. Стоял, напряжённо, неподвижно, не шевелясь, и, пока, не издавая ни одного звука. Даже уши собаки всегда лежащие по бачкам поднялись, как у немецкой овчарки . Только самые кончики ушей свисали вниз болтаясь, как язычки мягких , но упругих колокольчиков. Марк, схватил двухметровую антенну со связи и рванулся бегом, чтобы выручить лохматого и хвостатого друга. Численное превосходство поросячьего свинства, размеры каждого, решительный настрой и неумолимость сближения не на шутку испугали Марка и заинтересовали остальных пограничников на крыльце заставы.

-Сожрут! Вона как выросли! Да и много их , а он один! – Раздался голос бадьи, всегда болеющего за свежие продукты.

- Их конечно много Бадья! Только это свиньи! А перед ними алабай! Этим собакам наплевать на размер противника. Вон , как он Свету держал, не подпуская к бочке! - Возразил Серёга Рязанов, наш каптёр, который всегда болел за победившую команду.

Спор разрешил сам виновник торжества. Свиноматка подошла к собаке почти морда к рылу. С каждым хрюком-рёвом банда делала маленький шажок всхрюкивая с яростью шакальей стаи. Шум нарастал с приближением пятачков к шкуре стоящей собаки. Баночка поднял вехние губы , оголил клычары и сделал единственный выпад пастью, как удар шпагой сверху вниз. Скорость была такая , что никто и не заметил. Просто секунду назад стая свинтусов хотела и была близка к тому, чтоб порвать собаку. А в следующую секунду дикий визг перепуганного животного огласил заставские окрестности, вместе с топотом позорно убегающего прочь от Баночки свинячьего стада. Баночка даже с места не сдвинулся , только мотнул головой сбрасывая с клыков грязь, которую сорвал полосуя ухо свиноматки в кровь клыками, от основания и до края .

- Ну вот , Стой Марк! Четыре – один в пользу Баночки! – Остановил воплем, вылетающего из дверей, с антенной в руках связиста - Бадья.

Банка гордо удалился с боля битвы на любимый им, бетон дорожки. Где его и нашёл взволнованный Марк и хохочущий Шурка Назарук.

- А шо один?-Спросил Марк Шурика.
- Аты нэ бачив? Так Борька йёго навчил конэй уважать.Як дав копытом , шоб нэ гоняв по пид нымы, так вин мэтрив пьять злэтив до зэмли.Ото и е одын.

-Шо Мене дуже интересно, так цэ,- хто у нёго следующий? Собачник, чи може хтось другый? – спросил сам себя Александр.

Баночка не заставил пограничников долго гадать и установил свой контроль также и над коровой с бычком. С коровой у него проблем не было вообще. К вот молодой и строптивый бычок, просто обожал сгонять Баночку с пригретого им места для отдыха, обдуваемого ветерком. Вот он и стал следующим. Баночка встал , при очередном налёте хулигана, пропустил триста кило глупостей мимо себя. Догнал и ухватил за хвост зубами. Вы пробовали бычару за хвост ухватить ? Так это самое безопасное место, если держишь крепко. Банка держал так , что на помощь сыночку кинулась его мама - корова и два дневальных по конюшне. А Бычок, обходил после этого Баночку - третьей дорогой.

-Пять: один! – Отметил Шурик счёт баночкиных побед.

Банка начал ходить в наряды. Сам. Просто вставал и шёл за тремя пограничниками после заряжания оружия. Шёл честно, со всеми, чуть сбоку. Отдыхал в конце , на стыке. С удовольствием мчался вниз на спуске к воротам заставы, требовательно лая, если нет дежурного с ключами...
И в тот наряд, на дальние подступы с Марком, Шуриком Назаруком и Железным Никитой он пошёл сам. Старшим был Шурка и пилил вторым, первым шёл Никита, а Марк шёл предпоследним , перед Баночкой. Тёмная ночка выдалась, небо в облаках. А тропа по карнизу стелется , а над ней горка невысокая так , чуть больше роста среднего.

Вначале и не понял никто ничего . Слишком быстро всё произошло. Шорох, топот лёгкий и черная масса над тропой, с рогами, взлетела и понеслась вниз на пологий склон над головой у Марка. Ударилась рогами об землю , кувыркнулась и провернувшись в пыли рванулась дальше, тая в темноте. Тут же, удар в спину буквально вбил последнего пограничника в землю. Что-то тяжёлое и живое придавило плечи к земле, рвануло когтями разрывая бушлат на спине, рыкнуло, как дьвол в ухо, яростно и коротко открывая пасть.

Горный леопард в запале преследования поскользнулся и сорвался в прыжке, преследуя архара.И Вместо того, чтобы перелететь через Марка,он со всего своего разбега влепился живым тараном в прикрытую бушлатом спину. В ярости рванул когтями ткань на спине и раскрыл пасть, прицеливаясь в захват клыками ниже стриженного затылка солдатика.

Баночка не думал. Инстинкт трёхтысячелетней породы сработал мгновенно,пружиной лап, выбрасывая собаку в рычании и оскале, на большую и разгорячённую погоней кошку. Алабаям всё равно какой размер клычар у противника и высота в холке. Поэтому у пастухов в горах они в особом почёте. Преданный пёс сбросил ударом своего тела леопарда со спины у Марка и широкой пастью вцепился бы ему в шею...Но рванул только шкуру на плече у горного хищника. Леопард был быстрее и сильнее вооружён природой. Кошка упала на бок , перевернулась на спину и ударила когтями задних лап в мягкое и пушистое подбрюшье собаки. А передними лапищами нанесла сильнейший скользящий удар по морде от основания шеи и до носа располосовав добрую морду Баночки кровавыми рядами рваных ран с двух сторон и разорвав кровеносные сосуды на шее. Баночка вслипнула и отлетела подброшенная сначала вверх. Затем тихо и тоскливо ударилась всем телом о землю.

Леопард подпрыгнул, встал на ноги, оценил свою победу, и тут же рванул прочь по неостывшему следу архара, убегая от слепящего света ФАС-фонаря, который успел включить обернувшийся Шурик. И спасаясь от жесткого щелчка предохранителя на автомате Никиты, хищно предвещавшего чавкающий кряк затвора загоняющего патрон в патронник. Марк тяжело отжимался на руках, поднимая туловище с рваным бушлатом на спине и тряся ушибленной головой. Баночка страшно и неподвижно лежал темным комом в двух шагах левее и позади Марка... Он его так и понёс, в руках, взяв, как лежал, закинув автомат за спину и прижав , металом оружия рваную материю бушлата к лопаткам и позвоночнику. Лапы собаки
бессильно и мёртво висели в воздухе.А с веера пушистого хвоста капала на землю теплая ещё кровь...

Пёс, в последний раз обнимал своего спасителя, равномерно покачиваясь на руках пограничника тяжёлым и мохнатым телом. Марк похоронил Баночку в щели, за заставой. Обложил последний привал собаки валунами и камнями внутри и снаружи, чтоб шакалы не навредили. А сверху поставил пирамиду из пустых баночек, которыми так любила играть собака. Проткнул каждую ёмкость стальной трёхмилиметровой проволкой, увязал в ряд. И потом, когда приходил, снова и снова - добавлял в жестяную цепь всё новые и новые баночки, вытирая рукавом слёзы и вздрагивая плечами в горечи об ушедшем друге...

Бадья, пустые банки из под фарша и сгущёнки не выбрасывал , ставил в сторонку, в уголок, под стол, вздыхая и вспоминая Баночку, перед тем, как замесить новое тесто для хлебной и душистой выпечки ...

Семь :один!- Сказал сам себе Шурик, раскуривая приму возле каменного надгробия и, подавая Марку очередную консервную баночку.

с нета.

Владимир ПАРКИН.

ГАПЛАН.

Была бы весна в этих краях несменяемым временем года, кому пришло бы в голову называть эту цветущую страну Каракумами — черными песками!

Затихнут студеные северные ветры, короткие теплые дожди смоют с барханов снег, и ласковое весеннее солнце разбудит жизнь пустыни. И пусть недолог в Каракумах этот праздник природы, тем он дороже тому, кто знает и любит эту землю. Талые и дождевые воды образуют кое-где настоящие озера, которые в неделю обрастают зеленой каймой тростника и наполняются разноголосым гомоном перелетной птицы. Сыпучие барханы расцветают алыми маками, и даже вечно серый узловатый саксаул в это время одет в праздничный зеленый наряд. А верблюжья колючка, распустив миниатюрные розовые соцветия, роняет в песок прозрачные капли сладчайшего нектара, и вот уже над ней жужжат невесть откуда взявшиеся пчелы…

Солнце еще не набрало всей своей силы, и в его полуденных лучах лениво нежился, лежа на пригорке, огромный косматый белый пес. Время от времени он прядал обрубками ушей, приподнимал тяжелую голову и оглядывал пасущееся на склоне стадо овец. Убедившись, что его подопечным ничто не угрожает, и они еще не разбрелись кто куда, волкодав снова укладывал поудобнее голову на лапы и принимался дремать.

Дальний топот конских копыт окончательно согнал с собаки полудрему. Мигом обежал волкодав свою отару, сбивая разбредшихся по его мнению овец в единую массу, а затем бросился с громким лаем навстречу всадникам, направлявшимся к колодцу.

Горе одинокому безоружному путнику, случайно вышедшему к пасущейся в бескрайней степи отаре; не окажись в тот момент со стадом хозяина - верные четвероногие стражи не пощадят пришельца.

— Назад, Гаплан! Свои! — остановил собаку властный голос. Это из ворот кошары вышел на лай чабан.

На глинобитной стене кошары пожелтевший плакат – «Все для фронта, все для победы!». Над плакатом – керосиновая лампа. Полы устланы цветными кошмами. В буржуйке огонь расправлялся с сухими, как порох, ветками вездесущей верблюжьей колючки, а на огне уже выдал первый свисток видавший виды медный чайник.

В расписных пиалах дымился геок-чай. По местный обычаям чай — первой угощение. Шурпа, плов, коурма — потом, когда гости утолят жажду. Можно отказаться от любого угощения, но не выпить предложенную пиалу ароматного зеленого чая — значит обидеть хозяина.

Старый чабан Эргеш-ага улыбнулся своим мыслям: — «Подумать только, хотели напиться воды из колодца!», и тут же помрачнел: «Действительно, о каком плове сегодня думать — третий год войны».

— Не горюй, отец, — словно прочитав его мысли, обнял старика гость, начальник соседней пограничной заставы, — скоро конец Гитлеру. Вчера слушал радио, войска первого Украинского фронта вышли на государственную границу с Чехословакией и Румынией, освободили более трехсот населенных пунктов! Праздник у нас, отец!

— Да, Алеша-джан, праздник, — назвал по имени капита­на Ефремова Эргеш-ага. — Пусть каждый день приходят к нам такие добрые вести. Очень хочу дожить до самого большого праздника, когда Красная Армия войдет в Берлин и возьмет в плен самого Гитлера. Знаешь, до войны видел я как-то на дороге большую арбу с клеткой, а в ней сидела огромная черная обезьяна – маймун. Арбакеш возил его по базарам и показывал за деньги. На базаре, сам знаешь, народ разный бывает. Были такие, что плевали на обезьяну, камни в нее бросали. А маймун сердился, так тряс клетку, что арба качалась. Я его тогда пожалел, даже попробовал выкупить у арбакеша и отпустить на волю... Так вот, в такую клетку посадить бы Гитлера и возить по свету, пусть плюет в него люди, пусть бросают в него камнями, и пусть бог не укоротит дни его мук!

Старик отпил чаю, помолчал и совсем тихо спросил;

— Алеша-джан, ты сам был на фронте, скажи, бывает, что похоронку напишут, а человек все-таки жив? Ну, ранен был, ну, в плен попал, документ потерял? Пойми, три сына, три брата… Я совсем спать разучился. В ауле мужчин не осталось. У меня даже подпаска-чолука нет. Вот кто у меня единственный помощник, единственный собеседник, — и старик показал рукой в раскрытое окно, расположенное очень низко, почти на уровне пола, так, что в него можно было смотреть, не поднимаясь с паласа. За окном на солнышке грелся волкодав.

— Знаешь, Эргеш-ага, — ответил капитан, — На фронте может случиться всякое. Вот познакомься, новый начальник заставы лейтенант Кобзарь Василий Петрович.

Эргеш-ага крепко двумя руками пожал широкую ладонь второго гостя.

— А ты куда, Алеша-джан?

— На фронт, Эргеш-ага. Может, с кем из твоих родных встречусь, чего на свете не бывает! Как попал на заставу после госпиталя, полтора года начальство рапортами бомбардировал, даже взыскание схлопотал, но это уже не имеет значения. И еще, — обращаясь уже к Кобзарю, добавил капитан Ефремов, — написал я представление на Эргеш-ага, к празднику, думаю, тебе, Василий, нашего товарища награждатьI

— Нарушителя брали? Расскажите, Эргеш-ага! — попросил Кобзарь.

Старик вопросительно взглянул на Алексея Ефремова.

— И не одного, и не один раз! — ответил капитан за старого чабана. Расскажи, отец.

Старик подлил в пиалы свежего чая. В распахнутое окно ветер доносил запахи цветущей земли. Вдали мелькало белое пятно, это вернулся к своим обязанностям и добросовестно пас отару волкодав. Эргеш-ага улыбнулся.

— Хорошая собака для пастуха — первый помощник. А эта вообще цены не имеет.

— Интересная порода, — сдержанно похвалил собаку лейтенанта. — Мне таких видеть не приходилось. Больно здоровый. Лапы, как у льва!

— Не лев, нет. Гаплан! — поправил лейтенанта чабан.

— Гаплан — тигр, по-туркменски, — пояснил капитан Ефремов.

Эргеш-ага утвердительно кивнул головой и продолжал:

— Да, настоящий тигр. Только за эту зиму Галлан загрыз восемь волков. Другие собаки учуят волка — лаем заливаются. А Гаплан молчит, ждет, а потом кидается в бой, не считая противников. До Гаплана я держал при отаре три-четыре таких алабая, а теперь его одного достаточно, не любит он соперников. Гаплан — единственный защитник стада.

— Да, с таким другом за отару можно не беспокоиться, — сказал лейтенант Кобзарь. — Но и у нас есть собачки не хуже. На Памире была у меня овчарка Эфа. На ее счету четырнадцать задержаний! Это потруднее, чем голодных волков душить!

— Гаплан другую работу делает, — обиделся за своего друга Эргеш-ага, — мирную. Хлеб, как мужчина, по карточкам получает. Но и с нарушителями тоже знаком…

В тот год зима выдалась суровой. Чабаны гнали отары из Каракумов в предгорья, надеясь встретить весну на зеленых пастбищах Копетдага. Весь долгий путь их сопровождали волки. Чабаны — Эргеш-ага и трое подростков — забыли что такое сон. Если удавалось отбить у волчьей стаи раненую овцу, ее резали и пережаривали мясо на коурму, набивали бурдюки и грузили ими двух старых верблюдов. Из потрохов готовили щурпу для себя, ими же подкармливали собаку.

— Наш фронт здесь, — говорил старый чабан молодым. — Мы должны сохранить каждую овцу, каждый килограмм мяса для Красной Армии. Той устроим после победы.

В конце февраля начался окот. Еще дули студеные ветры, и овцы защищали своих беспомощных ягнят от холода собственным телом. Волки словно взбесились. Они тревожили отару и днем, и ночью. Три волкодава погибли в нерав­ных схватках с серыми бандитами. На всю отару остался один Гаплан. Не было ночи, чтобы степной разбойник не попал на клыки Гаплану. Чабаны снимали с волка шкуру, а собаку в награду кормили самым лучшим курдючным салом. От волчьих зубов Гаплана спасали необычная для собаки сила, густая шерсть на груди и горле - настоящая львиная грива! — и беспредельная смелость. Одним своим появлением алабай обращал стаю в бегство.

Волки рассаживались на дальних барханах за пределами досягаемости ружей и принимались выть. А Гаплан, не обращая на них внимания, пас свою отару.

Однажды Гаплан исчез.

Пастухи загнали на ночь овец в кошару, завязали проволокой ворота. Старый чабан несколько раз принимался звать собаку, подолгу прислушивался — не донесет ли ветер знакомый хриплый лай, совсем было собрался на поиски, но его удержали. От огорчения Эргеш-ага не мог даже есть. Эту ночь он не сомкнул глаз. Как всегда у кошары собралась волчья стая. Эргеш-ага расстрелял десяток патронов, отгоняя обнаглевших хищников. Наутро в лощине обнаружил раненую волчицу с перебитым картечью хребтом. Добив зверя и поручив подпаску снять шкуру, Эргеш-ага оседлал осла и выехал по следам отары на поиски своего друга.

Протоптанная сотнями овечьих копыт дорога неторопливо петляла по холмам, медленно, но верно, поднималась выше в горы. После полудня на снегу у берега ручья, над которым поднималась густая кисея тумана, ему бросились в глаза отчетливые следы огромных собачьих лап.

Ручей бежал из узкого, как улочка старого города, ущелья и терялся в песках. Старик спешился и увидел: в ущелье вели еще следы: отпечатки подошв больших ботинок.

Эргеш-ага снял о седла берданку и, ведя осла в поводу, пошел по берегу ручья, не наступая на следы. Шагов через сорок щель коридором повернула направо, каменные стены раздвинулись. В глаза ударило солнце. Эргеш-ага не спешил выходить на открытое пространство. Встав за куст боярышника, который так и не сбросил за зиму пожелтевшие листья, старик внимательно оглядел ущелье. Но, прежде чем он успел что-либо разглядеть, вдруг услышал знакомый голос. Это приветствовал своего хозяина хриплым лаем Гаплан. Эргеш-ага вышел из-за укрытия, но собака не бросилась ему навстречу.

— Гаплан! — позвал алабая чабан, но тот не двинулся с места и продолжал лаять.

Эргеш-ага подошел ближе. У самых ног туркменской овчарки ничком лежал человек, закрыв руками голову. На белом боку волкодава расплывалось багровое пятно.

— Убери своего зверя, старик, — услышал чабан глухой голос. — Он мне вторые сутки встать не дает…

Эргеш-ага не ответил. Он обошел человека кругом и поднял с земли пистолет. Из ствола пахло порохом.

А в кустах боярышника лежала, тяжело поводя боками, овца, рядом с которой стояли на тоненьких ножках два кудрявых новорожденных ягненка.

— Вот такой он, наш Гаплан! — с гордостью закончил Эргеш-ага свой рассказ.

— Настоящий хозяин! — восхитился Кобзарь. — А что за человек на него наткнулся?

— Бывший полицай... Бежал из колонии, думал уйти за границу. Такой опаснее волчьей стаи, — ответил Ефремов и начал прощаться:

— Пора нам! Спасибо, отец, эа хлеб-соль. После войны обязательно вернусь в эти края, еще увидимся.

— Иншалла, Алеша-джан! Дай бог! — не скрывая слез, старик обнял Ефремова.

Только через несколько лет, изрядно помотав Ефремова по фронтам и странам, госпиталям и пограничным заставам, судьба забросила его в Среднюю Азию. Первомай он встречал в Ашхабаде, командуя комендантской ротой, несшей службу по охране правительственной трибуны.

Праздничный поток демонстрантов бурлил по проспекту Сталина. Сводный военный духовой оркестр гремел так, что в доме напротив дребезжали оконные стекла, но если колонну возглавляли собственные музыканты, армейские трубачи с удовольствием опускали вниз надраенные инструменты, и тогда над улицей разносились туркменские, армянские, азербайджанские мелодии, рокотали дойры, звенели тары, заливались кларнеты, под стук каблучков выводила "Яблочко" русская гармошка…

В глазах рябило от ярких цветов, женских платьев, знамен и флагов. Незнакомые люди, проходившие мимо Ефремова, стоявшего с другими офицерами, улыбались и приветственно махали руками пограничникам. Вдруг в праздничном гаме он услышал свое имя. Только один человек на свете называл его так:

— Алексей! Алеша-джан!

Ефремов резко обернулся. С полуторки, убранной коврами от кузова до капота, ему махал руками старый Эргеш-ага. Новый халат иэ красного домотканого шелка-кетени украшали серебряные медали — «За боевые заслуги» и «За отличие в охране Государственной границы СССР». Рядом с ним, обняв старика за плечи, стояли двое мужчин в новеньких гимнастерках без погон, каждый — с двойным рядом орденов и медалей. Одного взгляда было достаточно, чтобы увидеть в лицах всех троих фамильное сходство.

А у заднего борта, положив на текинский ковер седую лобастую голову и громадные лапы, сидел невозмутимый и гордый Гаплан.

с нета.

Инна Гаранина.

[size=150]Сага об Алабае[/size]

Теплым июльским утром по росе она пришла к нам из Северного Бутово. Она была шикарно сложена, у нее была довольная детская улыбка и она была совершенно не агрессивна. По дороге она останавливалась поиграть с другими представителями собачьей породы, радовалась жизни и не понимала, что осталась совсем одна, наедине с враждебным и суровым миром. Через несколько дней я опять встретила ее в лесу, она была очень голодна и тянулась к людям, подходила к кострам пленэрщиков и вежливо клянчила мясо. Остатки веры в человека еще теплились на дне ее короткого собачьего опыта.

Так начиналась история двухмесячных скитаний Алабая. Собака металась между Северным и Южным Бутово. В Северном оказались более сердобольные жители, они ее прикормили, и псина сама выбрала себе конуру под открытым небом на клумбе прямо у метро. Находились любители острых ощущений, которые швырялись камнями в собаку. Но близко подходить к псине эти трусы не смели. У Алабая были сложные отношения и с другими беспризорными собаками, она так и не прибилась к собачьей стае, бывалые беспризорные собаки не любили и боялись ее.

Очень скоро собака стала превращаться в волка одиночку или точнее в волчицу. Какая-то неодолимая сила заставляла ее все время возвращаться в Южное Бутово, она ходила туда через лес, металась между домами, было видно, что она кого-то искала. Отчаявшись, она опять возвращалась на свое лежбище к метро на клумбу.
Постепенно сформировался клуб собачников, которые приносили ей еду и кормили ее. Однако собака стала постепенно звереть и плохо относиться к людям. Они шли то широкой волной, то узким ручейком мимо нее, она же стояла как сфинкс, широко расставив мощные лапы и опустив лобастую голову, люди же обтекали ее с двух сторон. Она не ждала больше хозяина и гордо терпела свое одиночество, не позволяла его нарушать и жестоко кусала отчаянных смельчаков, решившихся погладить ее, и не успевших отойти кормильцев, приносивших ей корм. В собачьем уме Алабая вдруг вспыхивало опасение, что они стоят для того, чтобы дразнить ее и отнять ее еду. А люди стояли, и не понимали, почему она сразу не бросалась на мясо и не хватала его, как хватает беспородная и беспризорная псина. Она знала, что в ее жилах течет дворянская кровь, и все делала размеренно. Только лишь нападала и бросалась она внезапно.

Пришли холодные осенние дожди и ветра. Погода стала резко портиться. Собака перестала бегать через лес и жутко мерзла, она лежала, свернувшись клубочком у метро в полубессознательном состоянии, с трудом вставала, было видно, что она начинала заболевать. Наконец, настал момент, когда два дня подряд она лежала на газоне у метро, почти не вставая и не шевелясь. Но даже в таком плачевном состоянии она нагоняла ужас на всех окрестных собак, они обходили ее стороной, та как они прекрасно помнили, как она отвоевывала себе место под солнцем. Перед ней лежала солидная косточка с мясом, на которую она любовно посматривала, но не трогала, и никто из окрестных собак не посмел покуситься на эту косточку.
Наступала развязка, все могло бы закончиться очень печально. И в один прекрасный момент люди увидели бы коричневый комочек, сиротливо лежащий на газоне, который когда-то был гордой и свободолюбивой собакой. Но небо сжалилось над несчастной псиной, и у нее появился шанс на выживание.
Алабай вызывала у людей разные чувства - от жуткого страха до жалости смешанной с уважением к ней. Она ни перед кем не пресмыкалась, не заискивала, не крутила своим хвостом. Она величественно принимала подношения. Люди подходили, заговаривали с ней, пытались ее погладить, но никто не знал, что творилось в этот момент в ее собачьем сердце. Может быть, в нем тлела тоска по хозяину, которого она вспоминала, лежа на твердом асфальте или на сырой земле, который ее ласкал и играл с ней. А то, что у них были заведены особые игры, не было никаких сомнений. Собака тянулась к высоким и сильным мужчинам брутального плана, подходила к ним, и начинала со слоновой грацией скакать, любовно покусывать их за руки и в завершении становиться передними лапами им на плечи. Редкий мужчина оказывался достаточно стойким морально и физически, чтобы выдержать подобные ласки. Мужики на глазах теряли уверенность в себе, старались уклониться от собачьих объятий и уйти поскорее. Собака оставалась по-прежнему наедине со своей горемычной судьбой.

Алабай любила лежать на автобусной остановке, к ней подходили дети, идущие из школы, она играла с ними, ложилась на спину и оказывала им высшую степень своего собачьего доверия, позволяя гладить свой живот. Наверное, она понимала, что ребенок – это маленький еще не испорченный человек и поэтому позволяла детям гладить себя.

Тот человеческий ручеек, который обтекал сфинкса Алабая, не был однородным. Появились отдельные представители человеческой породы, которые не были равнодушны к собачьей судьбе. В среде собачников, а надо сказать, что это - самая активная, сознательная и сплоченная часть человеческого сообщества, в основной своей массе равнодушного ко всему на свете, стали зреть планы устройства собачьей судьбы Алабая.
Тут внезапно открылась причина собачьих скитаний. К общавшейся с собакой и регулярно кормившей ее женщине подошла старушка и сказала, что хорошо знает эту собаку, что она жила в Южном Бутово, и что у нее умер хозяин. Алабай по вине людей оказалась на улице. То ли у ее умершего хозяина не было родственников, то ли они у него были, но не захотели возиться с Алабаем, но она оказалась выброшенной из теплой квартиры с насиженного собачьего места. Эта история оказалась правдивой, собаку, действительно никто не искал, она не проходила ни по одной картотеке потерянных животных, которых упорно ищут сбившиеся с ног хозяева.

Другая, более изнеженная собака не выдержала бы многомесячных мытарств и пропала бы на дне какого-нибудь оврага или прилепилась бы к человеку и стала бы ему служить верой и правдой. Наша псина отвергала все предложения людей, она хранила верность своему умершему хозяину. Алабай просто отказывалась идти с человеком, если она чувствовала, что ее куда-то заманивают. Собака стала задумываться о том, а некоторые собачьи теоретики считают, что Алабай – это думающая собака, что в человеке она больше не нуждается, что она выше человека. Она все больше отделялась от той грани, которая разделяет собаку и волка. Она становилась настоящей волчицей и уже стала нападать на человека и отнимать у него свою добычу – хозяйственную сумку или пакет. Рыжая, а она была приглушенного рыжего цвета с белыми подпалинами и белым носом, будоражила воображение местных собачников, которые как профессиональные свахи, занимающиеся сведением человеческих особей в брачные пары, на досуге устаивали собачьи судьбы. Собачники сначала действовали разрозненно, давали объявления в газетах, призывая потенциальных хозяев определиться с выбором и взять собаку под свою опеку. Несколько смелых отчаянных людей – матерых кинологов, приезжали в Бутово и пытались увести Рыжую. Но она от них убегала, нет, не нападала, не кусала, она ощущала исходящую от них силу, но она уже настолько пропиталась свободой, что ни в какую не хотела идти служить к человеку. Один человек, увидевший ее на местном рынке, где она разгуливала и ждала, что ее кто-нибудь покормит, специально приезжал из Курска уже на машине и пытался отловить ее, но безрезультатно.

Наконец жалость к заболевшей и лежавшей на газоне почти без движения собаке с отчаянно красными глазами под пронизывающим осенним ветром и проливным дождем переполнила сердца собачников, они сплотили свои ряды, объединили усилия и придумали хитроумный план. Этот план был подкреплен щедрым даром женщины, полюбившей Алабая со всей страстностью русской души.

Собаку отловили профессиональные ловцы, приглашенные и оплаченные собачниками, и поместили ее в ветеринарный стационар «Обзор Зоо», на Малой Пироговской. Этот стационар - чистенький, ухоженный, созданный любовными руками энтузиастов собачьего дела, стал настоящей богадельней для старых, больных и увечных, брошенных хозяевами животных. Собака заснула на мокром газоне и проснулась - в клетке. И начала вновь уважать человека, оказавшегося хитрее и умнее ее. Сначала она жила одними ушами и глазами, не отрывая морду от дощатого пола. Она следила за человеческими перемещениями и слушала обращенные к ней ласковые слова, окружающих ее людей. На второй день она немного поела. У нее началась вторая жизнь. Она вновь стала думать о человеке как о хозяине и зависеть от него. Она ждет своего хозяина. Сильного и волевого. Она может и должна ему служить. Ее маленькая жизнь должна быть связана с ним. Она должна служить человеку и охранять его имущество и его жизнь. Так было задумано и так будет.
Эпилог. В приют пришел молодой человек, худощавый, светловолосый, уверенный в себе. Предварительно позвонив, сказал, что принесет с собой снаряжение для того, чтобы забрать собаку. Работники «Обзор Зоо» думали, что он принесет ватные штаны, рукавицы, и другое профессиональное снаряжение, а он пришел с целлофановым пакетом, в котором лежали обыкновенные поводок, ошейник и намордник. Парень, которого звали Роман, влез в клетку к собаке, ласково заговорил с ней, по его просьбе она выдала ему лапу и потерлась лбом о его руку. Затем она позволила ему надеть на себя все приспособления и спокойно вышла с ним из своей клетки. Работники приюта проводили их до самой улицы. Алабай вышагивала рядом с Романом и была довольна жизнью, солнечным днем и своим новым внезапно объявившимся хозяином. Так она и скрылась из вида, загадочная собака Алабай.

Что будет с ней, как сложится ее судьба, все это зависит в конечном итоге от расположения звезд, которые все-таки благоприятны к судьбе собаки.

Гаранина Инна Юрьевна

(С) http://www.proza.ru

Последнее, что мне снилось (а точнее, кто мне снился) сегодня, была моя собака Дина. Уже больше года прошло, как она умерла, и вот в первый раз она мне приснилась. Да я ведь даже за всё это время практически ни разу не вспомнил о ней. И даже та лёгкость, с которой я перескакивал в своих мыслях на другую тему, если вдруг мне вспоминалась Дина, почему - то меня не удивляла. Это притом, что я очень люблю собак, а она появилась у нас, когда я ещё не пошёл в школу, и умерла тогда, когда я заканчивал третий курс университета. Да что я всё "умерла" да "умерла"!? Усыпили. Потому как время в этом мире относится ко всем по-разному, и если у меня прошёл лишь период полового созревания, то у Дины прошла жизнь. Причём, по собачьим меркам, не маленькая.
Если вы дочитали до этого момента и не почувствовали, что только зря тратите время и интеренет, то, хочу вас предупредить, что в дальнейшем вероятность появления такого чувства возрастает. Хотя, с другой стороны, вам может показаться очень даже интересно. В любом случае, то, что я хочу написать ниже, а как это будет выглядеть, я сейчас понятия не имею, нужно в первую очередь мне. А если уж это и вам покажется интересным - ну что ж, замечательно... А я хочу рассказать о Дине.
Было это лет эдак пятнадцать назад, точно уже трудно вспомнить. Жили мы в поселке городского типа, расположенном в двадцати минутах езды на электричке до Ленинграда. Помню, была у нас там одна поликлиника, школа одна, и даже дом культуры был, где мультики иногда на большом экране показывали. Жили мы в частном доме, участок здоровенный, куры, козы... Одним из любимых моих развлечений было взять длинный прут и, тихонько подкравшись, ударить нашего петуха по спине. Затем палка летела в сторону, а я с воплями летал по огороду. Петух был большой и страшный, и спасало меня только то, что он быстро прекращал погоню и возвращался к своим курам. По всей видимости, для него главным было не отомстить мне, а почувствовать своё превосходство и тем самым утешить уязвленное самолюбие, обратив меня в бегство. Моё детское самолюбие при этом ничуть не страдало.
Естественно, были у нас и собаки. Мой любимец - Тишка, небольшая рыжая дворняга, на моих глазах попал под поезд. До сих пор не могу понять, как это произошло и какого хрена ему понадобилось под него прыгать. Помню только, как ревел, и клялся, что вырасту и обязательно найду проклятого водителя поезда.
Был у нас Туман, Тишкин кореш, который прожил долгую жизнь, впоследствии ослеп, оглох, сошёл с ума и пропал (как я позже узнал, его тоже, если так можно выразиться, усыпили работники, строившие нам баню).
А потом, когда я уже, кажется, только - только готовился пойти в школу, нам принесли двух щенков среднеазиатской овчарки. Две девочки. Одна была чёрненькая и веселая, всё время носилась и игралась, а другая, белая с чёрными пятнышками, казалась самоуглублённой и задумчивой. Даже взгляд у неё не по годам был серьёзный. Я хотел, чтобы мы выбрали чёрненькую, и, казалось, всё к тому и идёт, однако, уж не знаю почему, но в итоге купили мы беленькую. Имя у неё уже было: Динара, или просто Дина.
Дина сразу дала понять, что характер у неё непростой. Когда мой брат, которому в то время было года два - три, полез к ней целоваться, она не задумываясь хватанула его за лицо. Воплей и визга было на пол дня, зато после этого к Дине в нашей семье, и особенно это касается моего многострадального брата, стали относиться с уважением.
Выросла Дина быстро, за короткий срок превратившись из пушистого комочка в здоровенную псину, которая наводила страх на всю С*****. Честное слово, некоторые люди по возможности обходили наш дом по другой улице, потому как зрелище громко ревущей и прыгающей на забор среднеазиатской овчарки вызывало у них праведный ужас. За время, пока мы жили в частном доме, Дина уничтожила по меньшей мере четверых котов и кошек, несанкционированно проникших на нашу территорию (среди них был и соседский котик Бес, и о том, куда он пропал, долгое время знали только ставшая невольной свидетельницей трагедии моя мама и та же самая Дина), а так же вступила в бой со всеми окрестными собаками и во всех боях одержала победы за явным преимуществом.
Дина была действительно большая собака. Помню, как она игралась, бегала по двору, и случайно задела меня. Я как пушинка отлетел в сторону и врезался черепом в кирпичную ограду. В итоге вскочила здоровенная шишка, которую самозабвенно лечила соседка – экстрасенс, водя вокруг моей головы руками и многозначительно прищёлкивая при этом пальцами.
А потом мы переехали в город. Мне пришлось на некоторое время уехать к бабушке и проучиться пол года в украинской школе. Это был второй класс, и, помню, как я впервые столкнулся с украинским языком (ридна мова, так предмет назывался). Мова для меня оказалась совсем не ридной, и в итоге из жалости и за хорошую в целом учёбу мне поставили – таки пятерку, но далась она мне с трудом…
Переехали мы в трёхкомнатную квартиру. В одной из комнат хозяева держали попугаев. Попугаи, получив в собственное распоряжение целую комнату, не оценили столь щедрого дара и засрали её до такой степени, что, помнится, нам пришлось здорово потрудиться, чтобы очистить батареи и подоконники. С тех пор отношусь к попугаям прохладно.
Интересно, что испытывает собака, выросшая в деревне, когда попадает в квартиру. Ну, само собой: новые запахи, новые враги, новая территория и.т.п. Но каково ей, привыкшей к тому, что она всю свою жизнь, даже зимой, проводит на улице, жить в квартире и довольствоваться тем, что два - три раза в день её на пол часа выводят гулять?
Признаюсь честно – такая здоровенная собака в квартире – это не слишком удобно. Особенно это неудобно, когда она начинает линять. Вдвойне неудобно, когда твоя мама просто помешана на коврах и расстелила их чуть ли не в ванной. Но окончательно ты понимаешь, насколько это неудобно, когда, собираясь на работу, учёбу , гулянку (нужное подчеркнуть) ты погладишь брюки, рубашку, и в тот миг, кода все приготовления окончены и осталось только надеть туфли и спокойно свалить из дома, к тебе подбежит восемьдесят кг живого, радостного и, что самое главного, пушистого мяса и начнет счастливо тереться о только что выглаженные брюки. В варианте с мамой - юбку. Не знаю, может быть, в какой – то степени это послужило причиной того, что родители развелись… Хотя очень маленькой причиной. Да нет, это глупость. Я остался с отцом. Брат с мамой. Дина – с нами.
Вы никогда не обращали внимание на то, что время, кажется, летит с возрастом всё быстрее и быстрее? Нет? Может быть, это только мне так кажется? Да нет, практически все, кого я спрашивал, с готовностью подтверждали это. Разве ваша бабушка никогда не говорила вам, что она не ощущает себя старой, что вот буквально недавно, кажется, училась в университете, влюблялась, в том числе и в вашего слегка подвыпившего дедушку, и вот теперь приходится ждать увеличения пенсии, как манны небесной… А сами вы, не обращали внимание на сие странное явление? Я вот в последнее время всё чаще обращаю. Не совсем понимаю: то ли время в этом сходящем с ума мире действительно ускоряется, то ли груз воспоминаний, с каждым годом занимающий всё большую часть вашего жесткого диска и засоряя оперативную память, замедляет работу процессора и он уже не поспевает за временем… Только вот кажется, что совсем недавно основной проблемой перед первым сентября было хорошо подготовиться в школу… Да нет, что там, раньше вообще первое сентября было праздником, а теперь я даже не помню, что делал в первый день месяца этого года. И, наверное, искренняя радость родителей, провожающих своих детей в школу, всегда где – то подспудно сопровождается завистью… Хотя не мне судит.
Говорят, возраст собаки надо умножить на семь, чтобы сравнить с человеческим. Тогда Дина прожила как минимум сто лет. Неплохо, согласитесь. Это даже для японцев, по нашим, европейским меркам, свехдолгожителей, неплохо! А если учесть, сколько всего произошло с ней за это время, то ещё и удивительно.
Факт: собака, по природе по своей нуждающаяся в физических нагрузках, в квартире деградирует. Собачья гиподинамия, так сказать. Следствие: надо давать собаке физические нагрузки. По всей видимости, мой отец четко проследил эту самую причинно – следственную связь и решил не дать Дине деградировать. Выезжая куда – нибудь за город, он при возможности выпускал её из машины и неспеша ехал, заставляя тем самым совершать её укрепляющие пробежки. Один раз, уж не знаю, как это получилось, но Дина, как обычно, бежала за автомобилем, и то ли дёрнулась, то ли ноги у неё заплелись, но каким – то образом попала под встречную машину (вроде бы это была «пятерка»). У машины разлетелась фара, а Дина, видимо, очумев от шока, рванула в поле. В итоге она исчезла из виду и не появлялась в этот вид ещё сутки. Отец исследовал весь район, излазил все буераки и канавы, но так её не нашёл. Ночевал в машине. Я был уверен, что больше её не увижу, даже, кажется, написал слезливое и глупое стихотворение на тему: «Пропала собака»… А собака неожиданно взяла и объявилась! Оказывается, она, отойдя от шока, то ли решила, что городской жизни на её веку хватит, то ли просто отчаялась найти хозяина, однако она однозначно решила устраивать свою новую жизнь. Прибилась к стае бродячих собак и, насколько я понял, даже заимела в столь непродолжительный срок некий авторитет! В общем, её видел кто – то из местных и сообщил отцу (тот уже поставил на уши всю округу). Так Дина в первый, но далеко не последний раз воскресла в моём сознании, отделавшись, что удивительно, не слишком сильным ушибом и рваной раной ноги.
А вот, вспомнился смешной случай! Как – то раз, когда такое ещё было возможно, мы с отцом и братом поехали гулять в Петропавловскую крепость. Естественно, взяли с собой Дину. Кто не знает, рядом с Петропавловской крепостью есть пляж. День был солнечный, стояла замечательная весенняя погода. Ярко зеленая, свежая трава не просто пахла, а прямо - таки благоухала. Купаться ещё никто не решался, но вот загорали уже многие. На поляне, недалеко от крепости, периодически приземлялся вертолёт, набирал желающих прокатиться и с диким рокотом улетал в небо. Этот вертолёт вызывал у Дины прямо – таки мистический ужас. Как только он появлялся, она вжималась в землю и дрожала. Кода он улетал, всё было в порядке.
Людей было много. Неподалеку, на траве расположилась на пикник семейка: двое маленьких детей, папа и мама. Родители безмятежно о чем – то разговаривали, дети кушали бутерброды и игрались. Дина, надо сказать, была собакой социально адекватной, то есть никогда не стала бы кидаться на человека просто так. То есть, конечно, просто так ни одна собака не кинется на человека, и при возможности она приведет вам самые что ни на есть веские причины своего поступка, однако Динино поведение «в обществе» практически никогда не вызывало нареканий. Она беспрекословно слушалась отца (я в её варианте семейной иерархии занимал место значительно выше неуважаемого младшего брата, но чуть ниже её самой и, как следствие, не входил в число людей, команды которых надо исполнять) и всегда в его присутствии гуляла без поводка. Так было и в этот раз. И вот она самозабвенно валяется на травке неподалеку от вышеупомянутой семейной пары, кувыркается, чешет спину… Дети изумлённо, с восторгом открыв рты, смотрят на огромного, урчащего «белого медведя»… Тут возвращается вертолёт… Человеку, непосвященному в тонкости собачьей психики, коими, наверное, являемся и мы с вами, сложно с уверенностью сказать, что послужило причиной последовавшего затем поступка. То ли это было следствием дикого суеверного страха к летающему и рычащему существу, то ли проявлением высшей степени собачьего цинизма, но случилось следующее: Дина, воспользовавшись тем, что многие отвлеклись на вертолёт, села, как любил говорить отец, в «позу орла» (мне эта поза всегда напоминала скорее лягушачью) и… нагадила! А уж чего – чего, а гадить она умела! Стоит ли говорить, что осуждающие крики отца не произвели на неё никакого впечатления. Произошло это чуть ли не на расстоянии вытянутой руки от расстеленного счастливым семейством покрывала. Было жутко неудобно, и мы спешно ретировались, уехав домой. Зато в машине ржали всю дорогу.
Собаки и запахи. Многие проблемы, связанные с собаками, чаще всего происходят из – за запахов. Знаете ли вы, почему собаки любят валяться во всякой дряни? Вроде дохлых, полуразложившихся собратьев? Я слышал, что тем самым они, повинуясь инстинкту охотника, перебивают свой собственный запах. А знаете что я думаю на это? Из вредности! Как маленькие дети, которые умудряются заляпать собственными какашками не только штаны, но и всё в радиусе досягаемости. Да, да и ещё раз да! Спросите моего отца. Он вам расскажет, сколько удовольствия можно получить, посадив собаку размером с теленка на заднее сидение автомобиля, не подозревая, что собака эта предварительно тщательнейшим образом извалялась в найденном где – то истлевшем трупаке какого – то животного, род и семейство которого по причине прошествия времени уже невозможно определить без специальной процедуры, к коим обычно прибегают криминалисты. А что вы думаете: и такое бывает!
Дина выросла очень быстро. Так что, наверное, нет повода удивляться тому, что и состарилась она с такой же скоростью. Большие собаки живут не очень долго. Обычно у них отказывают ноги или случается сердечный приступ. С Диной произошло и то, и другое. Но это было потом. А сначала произошло что – то странное. Она вдруг перестала есть. Живот у неё раздулся, она не могла ходить, еле дышала. Так продолжалось пару дней. Когда её отвезли к ветеринару, он сказал, что это воспаление матки. Такое у собак бывает часто, и операция по удалению матки не относится к разряду сложных, однако, в силу возраста, вероятность того, что Дина отойдёт от наркоза, равняется нулю, и нет смысла тратить деньги и время, надо её просто усыпить. Отец не поверил. Мы отвезли её в другую поликлинику, где сказали, что вероятность есть, но она равняется примерно пяти процентам. И, как ни занимательна теория вероятностей, как ни прибыльна она для держателей казино и игровых центров, но в данном случае она ошиблась. Дина выжила. Помню ночь перед операцией. Она лежала в моей комнате. Дышала тяжело, иногда начинала скулить. Я принёс ей воды в тарелке и сел рядом. Гладил её по голове и думал, что вот и всё, скоро ты умрёшь. А случилось чудо.
А вообще ведь можно рассказывать долго. Можно рассказать о том, как уже по приезду в город мы ходили на выставку собак, и Дина получила второе место среди трёх собак, потому как была к тому моменту достаточно толстая. Можно и о том, как уже после того, как у неё от старости почти отказали ноги, нашу квартиру ограбили и, чтобы заткнуть собаку, разбили ей голову и выбили зубы чугунной утятницей (она выжила), о том, как её приходилось спускать с пятого этажа, придерживая покрывалом за пояс… И сколько раз нам повторяли: «хватит мучить бедное животное, его уже пора усыплять!» Я и сам всё это понимал. И отец, наверное, понимал. Да и не так просто ему, наверное, было таскать её каждый день (я уже к тому времени жил не с ним, и приходил всё реже). Да только скажите, а вы смогли бы? Ведь это только называем мы её собака, но, разве она со временем не становится для вас близким человеком? Человеком, который не предаст вас никогда, который никогда вас не обманет и будет всегда рад вас видеть? Идеальным человеком? Сколько раз уже это было сказано, сколько раз написано…
В один из последних разов, когда я её видел, у неё случился сердечный приступ. К тому времени она, оставаясь вполне здоровой психически, ходила с большущим трудом, а вставать на ноги самостоятельно почти не могла. Отец спускал её на улицу и оставлял на некоторое время. Она лежала недалеко от подъезда, увлеченно водила из стороны в сторону носом и изредка лаяла на проходящих мимо собак и пьяниц. Согласитесь, не правда ли, очень похоже на старушек около вашего подъезда? А вы говорите…
Я не знаю, как выглядит человек, когда у него случается сердечный приступ. Зато знаю, как ведет себя собака. Как будто что – то перевернулось у неё в голове, перемкнуло какие – то контакты, и она вздумала поиграть в догонялки со своим собственным хвостом. Она бегала по кругу и падала. Падала от того, что не держали ноги. Лёжа она крутила головой из стороны в сторону. Если её поднимали на ноги, она опять начинала кружиться на месте и падала. Морду перекосило. Глаза испуганно вращались… казалось, её глаза выражали немой вопрос: «Что со мной? Что со мной происходит?»
Когда мы привезли её к ветеринару и попытались поднять на ноги, она прошла несколько шагов и упала мордой в землю. Вышли, кажется, двое врачей, две женщины, и по тому, как они на неё смотрели, было ясно, что это конец. Помню, как я, воспользовавшись тем, что отец ушёл с ними в помещение, зашёл за дерево и плакал… Я смотрел Дине в глаза, и эти глаза не были глазами глупого и больного животного, это были глаза несчастного старого человека, который хотел спросить: «Да что же это со мной? Когда всё это кончится?»
Вы не поверите, но после этого Дина прожила ещё несколько месяцев. Случилось очередное чудо. Наверное, если вы дочитали до этого момента, то, во – первых, вы просто герой, а во – вторых, уже либо верите в чудеса, либо не верите мне. Но честное слово, так и случилось. Врачи посоветовали поделать Дине уколы, и если в течение десяти дней она не пойдёт на поправку, тогда усыпить. А она не только отошла от приступа, но даже как – будто на время помолодела. Стала лучше есть, могла даже почти без помощи, сама встать на ноги. В целом выглядела довольной и жизнерадостной.
А на лето я уехал работать в один из многочисленных посёлков, расположенных по дороге в Финляндию, на Карельском перешейке, и по праву считающихся курортными. Свежий воздух, красивая природа, озёра. Пьянки, гулянки и прочее… Домой в Питер я практически не ездил, и новость о том, что Дину пришлось усыпить, узнал там. Странно, но я отнёсся к этому спокойно. Просто подумал: «Так ведь и должно было случиться…» Хоронили Дину отец и мой младший брат. Я даже не помню, где она похоронена…
Странная всё – таки штука – природа. Иногда кажется, что её можно усовершенствовать, что это и то сделано неправильно, но в итоге она всегда оказывается права. Почему мы стареем? Уж не затем ли, чтобы, когда, превратившись в старую, беспомощную развалину и обузу для других, с нами не так тяжело было расставаться? Не потому ли, чтобы такими остаться в воспоминаниях своих близких? Не так ли это?
Прошло уже больше года, но почему – то именно сегодня мне приснилась Дина. Обычно я не помню свои сны, гораздо чаще я помню только то, что чувствовал, но не то, что видел. И вот сейчас, по прошествии одиннадцати часов с того момента, как я проснулся, я пытаюсь вспомнить, что же конкретно мне приснилось. Я вижу Динку. Мы сидим в небольшой комнатке, наверное, старой отцовской квартиры. Я, мой отец, наверное, брат… О чем – то говорим. Смутно помню несколько фраз… «Да, Динка ещё кому хочешь фору даст, она ещё поживёт!» Странные слова, не понимаю, почему мне это приснилось… Дина лежит на полу, смотрит мне прямо в глаза и как – будто бы улыбается…

(С) http://www.donbass.dn.ua/

Огромные шоколадные глаза переполнены страданием. Худенькое тельце судорожно вздрагивает, грязно-белая, с бежевыми отметинами шерсть перепачкана пылью и кровью. Среднеазиатская овчарка Джесси, которой едва исполнилось два месяца от роду, тихонько подвывает от боли на рентгеновском столе.
Еще час назад она резвилась вовсю: с щепкой в зубах носилась по двору, задорно лаяла на наглую соседскую кошку, с любопытством обнюхивала четырехколесного металлического монстра, под которым с самого утра копошился хозяин. А тот плевался, чертыхался, что-то бормотал сквозь зубы и никакого внимания на щенка не обращал.
И тут Джесси обнаружила, что границы мира, в котором она существовала - будка, вольер, грядки, двор, - удивительным образом раздвинулись, и за шершавой стеной с лохмами облупившейся краски ее ждут чужие запахи и новые впечатления. Собачка стрелой выскочила за калитку, ошарашенно завертела головой и тонко, по-детски всхлипнула от нахлынувшего счастья. И вдруг ее накрыла черная волна, разноцветный мир исчез, оставив лишь боль и недоумение: за что?
"Слышь, друг, я не виноват, смотреть за собакой надо. Она ж сама прям под колеса..." - бубнил сквозь красную пелену чужой голос. И крик хозяина, срывающийся на визг: "Ты знаешь, сколько я за нее "бабок" отдал?" Провалившись в черную яму, Джесси увидела вдруг мать -огромную, теплую, нежную, братьев и сестер... и снова ничего, только боль. А потом - рентген, белая комната с едким, неприятным запахом, неживой оскал, глубокий сон.
Незадачливый водитель был жалостлив и по-своему благороден: отвез щенка к ветеринарам и даже согласился оплатить затраты на лечение. Глядя на алчно поблескивающие глаза "собаковладельца", он наверняка в глубине души корил себя: "Зачем, дурак, остановился? Надо было поддать газу!" А услышав, в какую сумму обойдутся лекарства и операция, и вовсе скис:
- Да за эти деньги можно новую псину купить!
Очевидно, хозяину маленькой овчарки это предложение понравилось. Заговорщически пошептавшись, мужчины вышли во двор, крикнув врачам: "Мы за сигаретами!"
Прошло несколько часов - они не появились, телефон "потерпевшего" молчал, щенок по-прежнему находился под наркозом. К счастью, все оказалось не так страшно - внутренние органы задеты не были, а вот, составляя обломки нижней челюсти, врачам пришлось попотеть. Одно дело - наложить "скобы" человеку и строго-настрого запретить к ним прикасаться, другое -зафиксировав челюсть щенка, убедить его не срывать повязки и не грызть "помеху".
Медбрат Денис, ассистируя хирургу, приговаривал: "У-у, бедный алабай, как ты теперь лопать будешь?"
Ответ нашелся и на этот вопрос: у собачьей щеки зафиксировали зонд, опустив его второй конец прямо в желудок. Ветфельдшера и санитарки получили приказ надеть лохматой глупышке на шею "воротник Илизарова" - картонный круг, не позволяющий собакам срывать на голове повязки и швы, кормить щенка исключительно жидкой пищей и следить, не появится ли на горизонте хозяин. Но вскоре для всех, кроме Джесси, его предательство стало очевидным. Только упрямый алабай все бросался к дверям, заслышав тяжелые шаги и глухое покашливание.
Шалунья и непоседа, Джесси целыми днями вертелась под ногами персонала ветклиники. Эта солнечная и любвеобильная натура просто светилась от восторга, увидев любого из сотрудников. Но более всех боготворила Дениса, завидев его, она бешено виляла не только хвостом, а и всей задней частью туловища. Молодой организм без труда справился с шоком, и страшный перелом заживал, буквально, как на собаке. Единственное, чего малышка терпеть не могла, - монотонное и противоестественное кормление через зонд. Два раза она съедала противную резиновую трубку, на третий - перегрызла и выплюнула. Пришлось врачам смириться с тем, что есть Джесси будет сама. Но только понемногу и жидкое.
Как бы не так! Сообразительная собачка быстро смекнула, такая кормежка для нее - одно баловство, и освоила фокус, получивший в дальнейшем название "пылесос". Тайком пробравшись на кухню, она вынюхивала наполненную едой чужую плошку (зверья - кошек и собак - в клинике, как правило, всегда полно), опустив голову, накрывала ее своим "воротником". Несколько секунд, и перед глазами изумленных зрителей - абсолютно пустая, до блеска отполированная емкость. И никаких признаков содержимого... Взгляд Джесси невинен и задумчив, она скромно отходит в сторонку и, с головой выдавая себя, смачно облизывается.
Через несколько недель существенно увеличившаяся в размерах овчарка выздоровела окончательно. За это время характер ее несколько изменился: собака стала сдержанней и серьезней, как и подобает волкодаву. Из милого пушистого малыша она превращалась в угловатого неуклюжего подростка. Джесси срочно нужен был хозяин - с крепкой рукой, мягким сердцем и твердым характером. Кандидатов было немного, да и тех ветеринары, поспорив между собой, "отшивали": у одного крохотная однокомнатная квартирка, сам едва помещается; другой слишком хлипкий, попросту не удержит расшалившуюся "девочку", а третий уже с порога грозится псине "морду набить"...
Неопределенность ситуации несколько действовала на нервы. Алабай - не котенок, его не спрячешь в корзинку подальше от глаз посетителей, не накормишь куском колбасы. В конце концов, медбрат, ревностно следивший за щенком, не выдержал и в один прекрасный день забрал его к себе, охранять двор. Казалось бы, вот и "хэппи энд", однако история эта получила продолжение. Примерно год спустя, когда из забавного плюшевого медвежонка Джесси оформилась в крупную "туркменшу" с угрюмым взглядом, ее неожиданно навестил бывший хозяин.
Был конец сентября, Денис во дворе разбивал слежавшийся в куче цемент, Джесси лежала рядом, исподлобья наблюдая за стайкой вертлявых воробьев, суетившихся под деревом. В калитку постучали, и на пороге появился тот, кто год назад бросил собаку, беспомощную, искалеченную, на произвол судьбы. Но только он переступил порог, едва открыл рот, пытаясь что-то сказать, как Джесси неторопливо поднялась, отряхнулась и медленно пошла в сторону бывшего хозяина. Глаза овчарки налились кровью, влажные губы подергивались, обнажая крепкие белые клыки, из груди слышалось хриплое ворчание. "Бывший" поспешил ретироваться, а алабай, как ни в чем не бывало, вернулся на место. Не узнала? Сочла чужаком, незаконно вторгшимся на ее территорию? Узнала, но не простила? Увы, даже самые умные собаки не умеют говорить...

Елена ЧЕРНЫХ

[size=150]Эрбет.[/size]

Автор Л.Кононенко г. Искитим.

Эрбет - если перевести с Туркменского это означает - " бес, лиходейка, нечистая сила...". Такой она и была всю свою собачью жизнь, собака которую уважали все знавшие её "азиатчики", за её необыкновенно мужественныё характер, сочетавший в себе силу непоколебимого бойца, высочайший интеллект и отличные экстерьерные данные. Эрбет выставлялась с 10 месяцев до 12 лет и всегда имела оценку "отлично", и титул призера или победителя, было что-то в этой собаке завораживающее, многие из наших знакомых не выдерживали её сурового взгляда, хотя со своими Эрбетка была нежнейшим существом.
В 1990 году при очередном посещении Туркмении наш приятель Курбан узнав, что нам нужны щенки, сказал что на днях он по долгу службы едет в кишлак, что находится на границе с Афганистаном, так вот там у чабана были щенки. Курбан говорил, что когда он впервые увидел мать щенков, подъезжая к отаре, то сначала подумал что стоит белый ишак. Так же рассказывал, что это очень свирепая собака и на её счету не один убитый волк и даже гиена. Если возьмете щенка то будет боец, которому не будет равных!"- говорил Курбан. Я его слушала, но большого значения его словам не придавала, так как за многолетние поездки по Средней Азии приходилось слышать много красивых легенд о собаках ростом с телёнка и силой льва, а о возрасте собаки вообще узнать сложно : спросишь"сколько лет собаке?"- точно незнаю, где то трех летка, а в рот заглянешь, а там уже и зубов нет. Был у нас один знакомый Ашир у которого жил пёс, в течении многих лет мы заезжали к Аширу и он предлагал нам этого пса: "Бери мой трехлетка Сакар - хороший алабай". Сакар был действительно хорош, но по возрасту он был "чуть ли не ровесником Победы". Поэтому красивый рассказ Курбана о предках Эрбет я пропустила, что называется мимо ушей, о чем сильно потом сожалела. В назначенный день Курбан принес нам щенка, это была белая с серо палевыми пятнами, толстопузая, мордастая сучонка уже тогда имела какой - то гипнотический взгляд. В доме, где мы остановились, все были что называется "азиатчики" со стажем, щенка тут же принялись проверять на крепость нервной системы: трясли за шкирку, поднимали за хвост, щенок мужественно молчал, Курбан довольный что угодил нам уехал. А вечером принесли еще одного щенка - ровесника, сына Орлана, в честь отца названного Орланом. Маленький Орлашка чуть освоившись, задал нашей Толстухе такую трепку, что та с визгом забилась в угол прося пощады. Пришлось развести их по разным комнатам. " Вот они красивые сказки о непобедимых собаках", подумала я. Если б я только знала, что ждет меня впереди..., а ждать оставалось недолго.
В ту поездку нам очень повезло и мы привезли 23 САО: Ламу и Ласточку очень крупных сук по линии Белого Екемена, Малыша (сына АК - Екемена 2) и его сына, дочь Сакара, дочь белого Медведя Белку, Гаплана - последнего сына Гёк - Екемена и щенков, среди которых был маленький заморыш "Кузя". Он был очень слабым, но хотелось его сохранить, так как он был рожден от очень хороших собак. Кузьку посадили к Эрбетке в сумку так они и ехали уткнувшись друг в друга до самого Искитима (о том как мы умудрились привезти вчетвером этих собак, это целая история), но вернемся к Эрбет. Эрбетка очень нежно относилась к Кузьке, бесконечно его вылизывала, а когда возвращалась с прогулки, сразу же неслась к подстилке, удостоверится что Кузя, никуда не делся. Когда Эрби исполнилось 2 месяца, к нам в гости пришли наши знакомые со своим 2х месячным щенком, посадили его на подстилку к Кузьме и тут с прогулки вернулась Эрбет, то что произошло в следующую минуту повергло нас в шок. Как всегда Эрби побежала проверить своего любимца, но обнаружив там постороннего, остервенело кинулась и вцепившись шмотала с неистовой силой. Мы трое взрослых с трудом освободили несчастного. Такого я за 12-летний тогда уже опыт общения с "азиатами" не видела. Шкура у щенка была буквально изорвана. Второй случай, заставивший меня глубоко задуматься и немедленно приступить к дрессировке этого маленького монстра произошел, когда Эрбет было : месяцев. Мы гуляли в парке и вдруг я увидела, что в нашу сторону несётся кобель "восточник", имевший среди собаководов очень дурную репутацию. Его хозяин любил натравливать своего пса из под тишка - пес был взрослый и очень драчливый. Я испугалась за Эрбетку и побежала к ней, но она тоже увидела бегущую в её сторону собаку и кинулась на встречу. Собак скрыли от моих глаз кусты и я услышала глухой удар, рычание, затем дикий визг и "отборные маты" хозяина овчара". Конец моей собаке - подумала я, пробираясь через кусты к месту драмы. Добегаю и вижу: лежит к верху лапами и дико орёт кобель, а сверху на нём сидит моя "лиходейка" и вцепившись мертво в шею, мотает его из стороны в сторону. Мужик бегает вокруг собак и поносит меня на чем свет стоит. Я уже не помню, как мы их разняли, но ни овчара, ни его хозяина, я с тех пор в парке больше не видела. Вообще Эрби с кобелями не враждовала, с охотой играла, по собачьи "кокетничала". Но если случалась заваруха - отпор давала серьёзный. Были случаи и со смертельным исходом, такие ситуации я сильно переживала, ругала, била, но все бесполезно. В такие минуты я все сильнее жалела, что не выслушала тогда в Туркмении рассказ Курбана о "родословной" Эрбет. Иногда мне казалось, что она не собака, а какой - то особый вид животного. В то время у нас во дворе жили три азиатские овчарки: 5 летний Джойс, привезенный щенком из Марыйской области, 2х летняя Бичара, которая попала в Сибирь в возрасте 7 дней и 10 месячная Эрбет. Надо сказать, что дома Эрби была очень миролюбива, перед Джойсом и Бичарой падала на спину, облизывала их морды. Ни Джойс, ни Бичара, игривостью не отличались, они были серьезными и даже замкнутыми, но когда Эрби их через чур доставала со своими играми, ей здорово влетало. Она покорно валилась на спину: как бы говоря "я все поняла - больше не буду" и даже не пыталась огрызнуться. Мы удивлялись насколько покорной была эта псина дома и каким зверем за его пределами. Но идиллия была не вечной. Однажды во время очередной игры Бичара опрокинула Эрбет, та приняла позу покорности, Биче бы тут же и уйти, но она видимо решила усилить впечатление и еще раз встрепнула Эрбет за шею. Это была последняя точка в их мировых отношениях. Завязалась жестокая потасовка, ни одна из собак, ни хотела сдаваться и к тому моменту, когда мы их растощили они успели нанести друг другу серьёзные ранения. У Эрбетки в области плеча, шкура болталась как лоскут, но когда я увидела Бичару, мне стало не по себе. Её морда представляла единое месиво, видны были все “лицевые кости". После этой разборки Бича и Эрбет стали ненавистными врагами. Но, вот что интересно, когда мы ездили на выставки, то собаки лежали бок о бок в купе поезда, или салоне самолета как - бы не замечая друг друга, но стоило им выйти на перрон... Эрбет росла, взрослела, а мы платили штрафы за её "разбои", местные собаководы прозвали её "кровавая Мери" и когда мы появлялись на площадке, все дружно бросались ловить своих собак, но надо отметить что собаки и сами не особо спешили с ней знакомиться. Иногда мне казалось, что она владеет гипнозом, когда на её пути появлялась собака, она превращалась в "кобру", корпус напряжен, лапы широко расставлены, а хвост аж "трещит", голову поднимала очень высоко и в такой позе застывала. В эти минуты она казалось становилась в два раза больше ростом, несколько секунд такого гипноза, а затем молниеносная атака, мощный захват в область уха, бросок противника на спину...после этого падения очень редко кому удавалось подняться. Она как бульдог добиралась до горла ни давая, ни малейшего шанса врагу. Весь бой проводила молча, у неё была какая - то своя техника ведения боя и необыкновенная сила. Собаки её боялись - бывало кинется какая - нибудь по глупости, но недобегая остановится и поджав хвост, спешит удалится.
Был такой случай, после очередной победы на выставке, нас снимало телевидение. И вот я -форма одежды парадная - туфли на каблуках, рядом чинно шагает Эрбет с медалями на шее, проходим частный сектор, у одного из домов, у открытой калитки стоит женщина, скажем так далеко не "дюймовочка", где то за 120 кг точно, а возле неё ловит блох средних размеров "дворянин". И тут его внимание привлекает звенящая наградами Эрбет. Он с лаем бежит в нашу сторону и начинает с лаем "нарезать"круги. Я из всех сил держусь на каблуках, Эрбет уже приняла стойку кобры, " РЯДОМ", как можно строже командую я, и прошу хозяйку "дворянина" убрать собаку, но она умиляясь смелостью своего пса, на мои просьбы не реагирует. Чувствую, силы меня покидают, Эрби напряжена до предела и тут происходит страшное - лопается карабин! "барбос" увидев, что Эрбет приближается, со всех сил кинулся к родной калитке, и так как в проеме стояла хозяйка, пес решил прошмыгнуть у неё между ног. Он то проскочил, а вот Эрбет застряла… В это время, привлеченный шумом, на крыльцо вышел мужчина, представляете, какая картина открылась его взору: несётся по двору их Полкан, а за ним верхом, на здоровенной псине его жена...
Надо сказать, что мы никогда специально не травили Эрбетку и на прогулку водили строго в наморднике. Но события произошедшие в 1994 году очень сильно подкосившие меня, заставили расстаться со многими из моих собак, в том числе и Эрбет. Новый хозяин Сергей Семеряков посещая с Эрбет все кинологические мероприятия, в том числе и бои. Противники были серьёзные и подготовленные. Питы, кавказцы, азиаты, проигрышей небыло НИКОГДА! Эрбет дралась до 8,5 лет и так и осталась непобежденной. Однажды Сергей повез Эрбет на бой с какой - то очень бойцовой кавказухой, проведшей 23 боя с полной победой. Хозяин полностью уверенный в своей собаке потребовал поставить ставку 1000 долларов. Вывели собак на ринг, отстегнули ошейники, и они двинулись на встречу друг другу. И вдруг "крутая" кавказуха, падает перед Эрбет на спину, подставляет ей живот, пытается лизнуть Эрбину морду. Обычно так ведут себя щенки при встрече со взрослым псом, они падают на спину как бы говоря " не трогай меня я меньше и слабее". Но что бы так, повела себя взрослая, бойцовая собака… От такого ее поведения "обалдели" не только люди, но и сама Эрбет. Она стояла, словно каменная в своей коронной позе и захлебывалась рычанием. Хозяин кавказухи кричал, приказывал сожрать, убить поднимал и бросал её в сторону Эрбет. Эрбетка после этого вновь хорошо её встряхнула. Но кавказуха вновь падала и ползала перед ней на брюхе. Вот под такой дружный хохот зрителей Эрбет выиграла 1000 долларов.
Мне не раз приходилось слышать что якобы собаки, которые дерутся не годятся для охраны и не кусают людей. Эрбет эту версию опровергла полностью. Она так же хорошо при необходимости шла на человека. Собакой она была очень спокойной зря никогда не лаяла дома ее, как говорится ни видать, ни слыхать. Но войти во двор, когда там Эрбет ни мог никто! Дом и все его обитатели было для неё святым. Причем она четко знала, кого нужно атаковать незамедлительно, а кого достаточно предупредить рычанием. Был у нас такой случай. Из Узбекистана приехал к нам наш товарищ Абдулазис, а с ним его знакомый, который собак признает только на цепи. ОН был очень недоволен, что ему придется ночевать с собакой под одной крышей. Мы заверили его, что собака ученая кусать его не будет, показанные в заключение медали успокоили нашего гостя. А ночью произошло следующее. Гость встал по"нужде" вышел из спальни и тут как из под земли появилась Эрбет, она молча обнажила клыки и стала надвигаться на него, Он пятился, а она наступала, так они дошли до дивана, мужчина вынужден был сесть, Эрби тоже влезла на диван наваливаясь всем телом и показывая зубы в усмерть перепуганному гостю. Утром мы увидели, как сидит на диване полупарализованный, полностью лишённый речи узбек, а рядом положив морду ему на плечо сидит Эрбет. Увидев нас она вильнула хвостом, спрыгнула с дивана и весь вид её говорил: ну вот я свою миссию выполнила -теперь сами разбирайтесь. После её ухода мужчина еще некоторое время сидел неподвижно и как завороженный повторял: "о, я так испугался, этот собака очень большие зубы"! Затем, видимо вспомнив, зачем он поднялся ночью, пулей вылетел во двор на ходу мешая русские слова с узбекскими ругал нас, Сибирь и Абдулазиза.
Эрбет была абсолютно бесстрашна, Она не боялась ни воды, ни огня. Взрывы петард её только раззадоривали. Однажды зимой, подвыпившая молодежь шутки ради бросила в неё зажженную свистящую петарду. Через секунды их смех обернулся для них же слезами.
Как то раз, мы с Эрбет пришли на площадку где проходили занятия по ЗКС, собаки были привязаны по кругу " дрессировщик" в халате подбегая то к одной, то к другой собаке отрабатывал силу хватки. Я привязала Эрбет к дереву и со стороны наблюдала за ходом занятий. Собаки рвались на привязи с лаем бросались на пробегающего дрессировщика. Эрбет же спокойно взирала на все происходящее и казалось, что её все это не интересует, но это только казалось. Поравнявшись с нами, дрессировщик неожиданно замахнулся на меня. В один миг все четыре лапы оторвались от земли, а челюсти Эрбет замкнулись на его плече. Рывок и мужчина 85 кг весом был сбит с ног, Это произошло настолько быстро, что ни, я ни растравщик не были готовы к такому повороту событий, а Эрбет упираясь лапами подтаскивала тело под себя. После моих запрещающих окриков Она перестала трепать дрессировщика, но отпускать не собиралась. Мы решили переключить её внимание на собаку в группе бала дочь Бичары, очень на неё похожая, с её помощью нам удалось освободить дрессировщика, который потом признался что за многолетний опыт с ним такое впервые : ощущение такое, что побывал в преисподней « - говорил он.
Эрбет была отличным телохранителем и никаких шуток на эту тему не признавала, она всегда была готова к защите в любое время и в любом месте. Надо заметить, что при всей своей злобе, никогда не обижала маленьких и беззащитных. Она очень нежно относилась к маленьким щенкам и котятам , была чрезвычайно заботливой матерью как для своих так и для приемышей. А однажды вместе со щенками выкормила сиамского котенка. А уж к детям у неё было особенное отношение. Она терпела все их шалости и проказы. В 1992 году мы возвращались с выставки из Белоруссии вылет задерживали и мы, привязав Бичару и Эрбет к металлической ограде, устроились на скамейке напротив, уставшие собаки свернувшись калачиком задремали, мы разморившись на Минском солнышке тоже. И вдруг, какая то внутренняя сила заставила меня открыть глаза. Возле Эрбет стоял ребенок лет 2-3 . Да она любила детей, но сейчас собака спала, что ей привидится спросонья, да еще после напряжённого мероприятия ? Что делать? Крикнуть? Спровоцирую агрессию. Бежать к ребёнку? И тут Дитя со всей силы шлёпает Собаку по голове игрушкой, та буквально взлетает, готовая к обороне, но увидев перед собой ребенка, успокаивается и протягивает мальчонке лапу.
Я облегченно вздохнула. А подбежавшая мамаша, бормоча что то о заразе и глистах, подхватив свое чадо, удались, Эрбет же вновь свернулась и продолжала нарушенный отдых. Нервная система поразительная! Собака мгновенно оценила ситуацию в отличии от нас людей! В заключении хочется сказать, если вы приобрели щенка, в родословной которого есть Эрбет будьте готовы к серьёзному воспитанию вашей собаки, так как свой характер и стойкость в бое она передала многим из своих детей и внуков, правнуков. Яркий пример тому её дочь Хайбат и сын Дракула, будучи переданным в питомник и прожив там 1,5 года, остался верным только своим хозяевам. Вожатые, пытаясь подчинить собаку, сломали об него не одну лопату, выбили зубы, но "сломать" Дракулу так и не удалось.
После четырех лет разлуки мы вновь забрали Эрбет, ей на тот момент было 8,5 лет. Эрбет прожила 12,5 лет и каждый день общения с ней был неповторим. Это была собака, которая все делала в полную силу: дралась до победы, защищала до самозабвения, Любила всей своей собачьей душой. ЭРБЕТ была АЗИАТОМ, а это говорит о многом!! Я очень благодарна Кузнецовой Ларисе и Гуйджеву Курбану за тот подарок, каким была для нас Эрбет все эти годы!

Спасибо Ларисе Кононенко за предоставленный материал.

(С) http://www.hrono.ru/

[size=150]Бой алабаев[/size]

Если из Ашхабада ехать на восток, то не пройдет полчаса, как попадешь в туркменский аул Геми.
Гостей усадили спиной к холодному Копетдагу.
Мы разговаривали о жизни, удивлялись пустыне, и вдруг хозяин спросил:
— А вы видели, как дерутся алабаи?
Сидевший рядом со мной русский поэт Валентин Сорокин, вопросительно взглянув, пожал плечами.
— Первый раз слышу, может быть, ты видел? — обратился он ко мне.
«Алабай» для моего уха не чуждое слово. В нашей деревне черно-белых охотничьих собак и частенько даже дворовых сук называют именно так. Оно дается не по породе собаки, а из-за окраса.
Что, это за порода — «алабай»?.. Или у вас всех собак так кличут? — спросил я.
Наше незнание, что такое «алабай», для хозяев явилось неожиданностью. Они глянули друг на друга, счастливо улыбнулись и живо заговорили между собой. Им, видимо, было странно видеть людей, которые не знают о бойцовых собаках.
— Правда, даже не слышали? — уточнил Ораз.
— — Нет, — смущенно признаюсь. — Я вообще не люблю, когда собаки дерутся. У меня волосы встают дыбом, как только они начинают рычать друг на друга.
— Э-э-э, — расхохотался Ораз. — Не любишь или боишься?
На правду не обижаются.
— Есть, наверное, и то и другое, — признаюсь я.
— Ну,тогда покажем гостям бой алабаев! — так Халназар по-хозяйски подытожил наш разговор.
Он вскочил с места с какой-то только ему присущей порывистой прыткостью и крикнул мальчишкам, крутившимся вокруг машин:
— Ребята, ведите алабаев!
— Ты хочешь посмотреть? — чуть слышно спросил Валентин Васильевич.
— Ну недаром говорят: гость — ишак своего хозяина. Нас не спрашивают…
— Да, — вынужден согласиться поэт.
Но я вижу, что спросил он, чтоб подбодрить меня. А у самого глаза, вон, так и сыплют искры.
Не хочется, чтоб собаки дрались. И все же нельзя отказаться от предлагаемого зрелища.
С двух сторон бархана, на котором мы сидели, словно по уговору, одновременно возникли две собаки. Это случилось так неожиданно, что я чуть не упал. Спас только Копетдаг, на который мы опирались спинами.
Вдруг стало тихо, мгновенно умолкли разговоры, так замирает в цирке оркестр перед рискованном пируэтом.
Надо было видеть, как держались собаки! Они словно вползли на вершину бархана. Влезли и остановились. По-видимому, они так знакомились, испытывали друг друга. Хоть бы один из них, по ошибке, бросил взгляд в сторону людей, жаждущих зрелища. Можно было подумать, что они никого не видят.
Прямые упругие лапы, продолговатые плотные туловища, широкие груди, плечи, массивные головы. Большие глаза, горевшие, как огненный шар, выпирающая широкая пасть, энергичные скулы. Все влекло к себе. А окрас… Окрас можно было сравнить с лошадью в серых яблоках, словно по белому прошлись черным узором.
Мы переглянулись с Валентином Васильевичем, не могли не поделиться восторгом: столь очаровали нас собаки.
— Какие красивые и гордые создания, — не скрывал я своих чувств.
— Их водить бы на выставку красоты, — согласился мой спутник.
И Халназар, который никак не мог налюбоваться зрелищем, заговорил:
— Это не простые собаки, это — алабаи, — он как-то смачно, точно пробовал вино, произнес: — Туркменские алабаи…
— На мировом рынке алабай чистых кровей ценится в десять—двадцать тысяч долларов, — сказал один из мужчин, по имени Какоу.
— Алабай самый лучший друг и помощник чабана. Приводит в трепет волков и шакалов.
— В холод — стойкий, а пустынный зной ему нипочем.
— В самый зной они роют песок, такой холодильник себе устраивают. Они умеют отдыхать.
— Днем, в жару отдыхают, а ночью глаз не сомкнут, — перебивая друг друга хозяева расхваливали своих псов.
А у меня в голове крутился вопрос, который я не мог не задать:
— Почему у них такие короткие уши и хвосты?
— Их обрезают, они мешают во время драки, — ответили мне. — Как только родятся щенки, так и обрезают…
Вот как… Выходит все продумано для драки, схватки.
— Зашевелились, — произнес кто-то.
Разговоры прекратились. Все кругом стихло. Глаза, не только глаза, но все внимание — вновь на собаках. Спокойно, точно по протянутому волосу, они приблизились друг к другу. Хотя шли они мелкими шажками, их поступь была твердой, энергичной. Туловища уплотнились, сжались, как луки, а головы, точно стрелы, готовые вот-вот сорваться, прыгнуть вперед. Они следили за каждым движением, не только движением, но и взглядом, чувствовали дыхание другого. Хоть бы разок взлаяли, рыкнули, как свойственно собакам, — ни звука.
Не лают. Однако открыли пасти. Порой сверкнут огромные клыки, будто сабля. Широкой подошвой передних лап они делают движение, словно хотят поймать летящих птиц. Они плывут по воздуху. Пасти открылись шире, на щеках кипит пена. Глаза налились кровью, сверкают, как горящие угольки.
— Не приведи, Господи, встретиться с ними, — прошептал я.
— Это так они готовят себя к схватке. Это психическая атака, чтобы напугать противника, — тоже шепотом произнес Халназар.
— Удивительно: они так близко стоят, но не бросаются друг на друга. Ох, и терпение же у них…
— Поэтому их называют алабай. Они же как профессиональные борцы… Сейчас начнут… Вот увидите, сейчас начнут… — усиливает напряжение Халназар.
И началось, Когда между ними оставался метр или полтора, они вдруг сильно уперлись задними лапами, а передние подняли высоко вверх. Однако один застыл на мгновенье в броске, а другой шустро схватил егоза горло. И стал раскачивать головой из стороны в сторону, начал рвать схваченное горло.
— Прикончит сейчас… Удушит, — не выдержал я.
— Не удушит! — улыбаясь, наслаждался схваткой Халназар. — Это только начало. Главная борьба впереди.
— Не надо было этой драки. Они ведь живые, — сердито говорю я. А глаза все равно на поле битвы. Чтобы придать сил алабаю оказавшемуся внизу, елозят руки, подергиваются плечи, хочется крикнуть: «А ну вставай, не сдавайся!»
— Ты не волнуйся за собак, — успокаивает меня благородный Халназар. — Лишь бы не было суждено нам видеть драки людей, кровавых войн государств…
— Оно-то так, люди не могут жить без войн, — соглашаюсь я. — Веками воюют. Никак не успокоятся.
Вдруг прижатый пес, внезапно присев, собрав силы, мгновенно очутился наверху. Широко разинув пасть, схватил за глотку своего соперника, которого я уже счел победителем…
— Юлбарс наверху, наш Юлбарс, — закричали, захлопали мальчуганы, собравшиеся в сторонке. Кулаки подняли вверх…
— Это сыновья нашего друга Какоу, — пояснил Халназар. — Спешат ребятки, рано еще торжествовать.
Валентин Васильевич, сидевший с другой стороны, время от времени тычет мне в плечо.
— Я тоже думаю — этот победит. А как по-твоему? Этот быстрый, плотный.
— Пока не знаю. Рано еще судить, — заявляю я. Будто что-то понимаю. Просто слышу каждое слово нашего хозяина. Валентин Васильевич не слышит его, он сидит с другой стороны.
— Знаешь, этот пес показался мне спокойным, сдержанным. Такими бывают борцы, уверенные в своей победе. Я за него болею. А ты?
В такие моменты неуместно ответить «мне все равно». Взволнованному, увлеченному человеку нехорошо показывать свое безразличие.
— Тогда я буду болеть за другого. Несправедливо же, если мы оба будем болеть за одну и ту же собаку…
Валентин Васильевич счастливо улыбнулся. Но его радость оказалась недолгой.
— Ай-ай-ай, — — выдавил он. С горечью потер ладонь о ладонь, мол, не вышло по-моему.
И сыновья Какоу с визгом и писком выразили свое недовольство. А их отец стал беспокойно гладить рукой по узорам ковра.
На вершине вечно кочующего бархана шла беспощадная схватка. Алабай, оказавшись снизу, несмотря на сжатое горло не считал себя униженным, а, ловко подпрыгнув оказался наверху. Он пытался встать на ноги.
— Не упускай, Акгуш. Крепко держи, не упускай, — стали подбадривать пса мужчины перебивая друг друга. — Ак-гуш…
«Акгуш… Значит, лебедь. Как красиво кличут собаку», — подумал я.
И в этот раз пес, что был прижат к земле, встал. Борьба продолжалась. Она становилась все яростней и жестче. Кто победит, кто будет побежден — на воде вилами писано — не угадаешь.
— Актуш! Акту-гу-уш… — кричали одни.
— Юлбарс… Юлбарс… — эти голоса стали громче.
Какая собака наверху, какая — внизу, казалось, даже сами хозяева не поймут. Порой нельзя было разобрать, где чья голова, чей хвост или лапа. Псы переплелись, словно витой аркан.
— Вот это да, — еще раз подтвердил свой восторг Валентин Васильевич. — Не думал, что будет такое зрелище!
— Собаки не дерутся, они лишь борются, только борются, — повторил я.
— Валентин Васильевич болеет за Юлбарса. А вы чьей победы желаете? — поинтересовался Халназар.
— Я за Актуш. Только я пока никак не могу отличить одного от другого. Они одинаковые, пятнистые, как конь серый в яблоках.
— Это только поначалу так. Часто за рубежом все люди кажутся на одно лицо.
Это верно подмечено. Когда попадаешь в Африку, первые дни чернокожие люди кажутся одинаковыми. Удивленно думаешь: как они узнают друг друга, как отличают. И в Китае пришлось испытать подобное. Улица полна одинаково широколицых, узкоглазых людей. Конечно, такое впечатление только в первые дни. Затем глаз привыкает, и ты начинаешь различать, что один не повторяет другого, видишь своеобразие каждого.
Опять наступила тишина. Даже дыхания не слышно. Глаза — на поле боя. Рты приоткрыты. Значит, наступает решающая минута… Даже спокойно сидевший Халназар поднялся на колени, чтобы лучше видеть происходящее. Его черные, цвета черемухи, глаза сверкают, губы приоткрыты.
Оба алабая жмутся к земле, из последних сил борются, чтобы победить. У одного голова — внизу. А второй схватил его за глотку и жмет к земле.
— Он задушит его. Как бы не убил, — вновь обеспокоенно зашептал я.
Халназар расслышал мои слова и погрозил пальцем, мол, подождем. Все его внимание было устремлено на борцов.
— Разведите собак, Актуш победил, победил же, — крикнул кто-то.
— Не спеши. Юлбарс еще не сдался, — возразил насупившийся Какоу. Хотя настроение у него испортилось, надежда еще жива.
— Чего они ждут? Юбларс ведь побежден, — с сожалением был вынужден признать Валентин Васильевич.
— Нет, нет еще, — остановил его Халназар.
В этот самый момент нижний алабай заскулил. Он уже не сопротивлялся.
Оказывается, ждали только этого момента. Все зашевелились, вздохнули полной грудью. Одни хлопали, другие вздыхали. Сыновья Какоу, вытирали слезы, шмыгали носами и скрылись в сторонке.
А победитель, оторвавшись от горла противника, выпрямился. Стряхнул с себя песок и грязь. Выпятил грудь. Высоко поднял голову.
— Собаки сами определяют победителя. Конец борьбы тоже сами уточняют. Побежденный скулит, таким образом, он признает свое поражение. Без этого нельзя останавливать борьбу, — объяснил Халназар, спокойно вздохнул и вернулся на свое место. Потом добавил: — В борьбе они сами хозяева. В отличие от людей они не умеют обманывать, подличать.
Наконец, поднял голову Юлбарс. Победителю хорошо, но нужно понять: каково побежденному? Чтобы встать, когда упал, чтобы уйти с поля побежденным, ой-ей-ей какая нужна сила воли.
Юлбарс тоже выпрямился. Выровняв стан, он тоже стряхнул с себя песок и грязь. И только потом взглянул на соперника, его голова опущена. Кажется, что глаза стали уже, уши обвисли. Он еще раз глянул на победителя, тихонько заскулил и отвернулся.
В ответ Актуш тряхнул головой.
С двух сторон одновременно появились двое парней. Каждый подошел к своему псу и надел поводок. Хозяин Юлбарса, выражая свою досаду, концом кожаного поводка, зажатым в кулаке, замахнулся на Юлбарса. Казалось, тот даже не заметил вражду хозяина. Или же сделал вид, что не заметил…
Удивительным было поведение Актуша, который узрел это движение. Он встал на задние лапы и бросился на того парня, оскалив свои огромные клыки. От неожиданности его хозяин упал, и пес потащил его. Однако парень крепко держал поводок. Только это и спасло хозяина Юлбарса. А не то, разорвал бы в клочья… Царапая землю, Актуш лаял на обидчика своего соперника.
— Молодец, вот где истинные партнеры, — удивился Валентин Васильевич.
Нельзя было не согласиться с ним.
Борьбу собак, их поведение, отношение друг к другу надо было бы заснять. Заснять и показывать тем, кто затевает драки, находя удовлетворение, обижая, унижая других. Показать нашей молодежи, которая ни в грош не ставит человеческую жизнь, и великовозрастным недоумкам-забиякам. Хотя бы с собак они брали пример.
Смотри-ка, сколько боролись, хоть бы на одном появилась капля крови. Имея такие зубы… — удивлялся я. Но меня прервали. Перебивая друг друга, хозяева начали с гордостью расхваливать своих алабаев.
— Они не дерутся, а борются, — еще раз повторил Халназар.
— Хоть и четырехлапые, но у алабаев ум человека, — добавил Какоу. — А вот шакал одним укусом горло перегрызет…
— Такие они, туркменские алабаи, — делая ударение на каждом слове, заявил Ораз и выпятил грудь. Даже и собаки родной земли бывают дорогими…
Они говорили с какой-то необыкновенной гордостью.
Из каждого их слова, повадок, манеры поведения так и ощущалось чувство беспредельной гордости своей землей.
После этого дня прошломного времени. Проходят дни за днями. Они несут много встреч, знакомств. Но большинство из них стирается из памяти. А четвероногие существа, рожденные на свет туркменскими алабаями, — все стоят перед глазами, все не уходят.

Перевод с татарского Р. Фаткуллиной

[size=150]Тигровый Гокча.[/size]

Автор рассказа: Альберт Янатханов.

2000-ный год. Знаменитая Нурата. Баходыр-ака собирается в путь проделать хадж в Мекку, где он думал, что смоет грехи. И там, перед Аллахом, он все рассказал о своей жизни и о своих богатствах. А все его богатство - это клад, который он нашел после селя в горах. Вода размыла берег и сокровища высыпали на землю. И вот, на исповеди, думая, что ничего не может скрывать, он все и рассказал. Но на беду лихие люди все услышали...

Прошло два года...

Тигровый кобель по кличке Гокча с огромной, словно точёной, головой совершенных линий лежал на возвышении, из под опущенных век осматривая отару овец. Подъехала машина и из нее вышли люди. Сына Баходыра Гокча узнал сразу, а вот двух других он ни разу не видел, и шерсть на его мощной шее встала дыбом. Если бы Гокча понимал человеческий язык, то он бы услышал, что идет спор. Сын Баходыра доказывал двум незнакомцам, что без отца они не смогут забрать двух баранов для праздника, а те двое, подняв его на смех, утверждали, что не пройдет и двух минут, как бараны будут в машине.

Они ударили по рукам и с двух сторон начали подкрадываться к отаре. И когда один из них пересек незримую границу, Гокча, как ураган, выскочил, словно из-под земли, и молча помчался к первому нарушителю.

Представьте, что к Вам несется «на всех парах» алабай весом 70-80 кг. Представили? А теперь, убегайте!!!

Странные существа - люди. Только что были друзьями, шли на одно дело, а теперь первый, кто добежал до машины и влетел в неё со скоростью света, закрылся изнутри. Второй добежав, тоже хотел открыть дверь, но та оказалась заперта. Он пулей взлетел на крышу старого «Москвича». Сын Баходыра корчился от смеха, а те двое - от страха. Запах страха исходил от двух нарушителей, Гокча его очень хорошо чувствовал и удивлялся, он ведь только хотел напугать и отогнать незванных гостей, а ни в коем случае не кусать и не нападать. У чабанов собаки просто так зубы в ход не пускают.

Мимо отары проехал джип и грозного вида лица проплыли мимо Гокчи. Тут же из своих потаенных мест выскочили 6 собак и с лаем проводили незнакомую машину. Гокча был вожак и не подобало ему бегать с остальными приотарными алабаями по пустякам.

А в это время связанный Баходыр-ака лежал в багажнике джипа и не понимал, почему его, старика, эти люди схватили по дороге и, связав, куда-то везут.

Джип проехал мимо отары, собаки за ним еще долго мчались, и только Гокча, подняв голову, все нюхал и нюхал воздух и никак не мог понять, почему запах его хозяина идет от этой машины. Сам не понимая, что делает, он бросил отару и побежал за джипом. Сын Баходыра посмеялся, что Гокча «поменял» «Москвич» на иномарку. И очень удивился, не увидев заднего номера у джипа!

Старика заперли в старой кошаре и начали пытать про клад. Гокча подбеждал к кошаре сзади и шерсть у него вздыбилась на загривке. Он услышал голос хозяина и понял, что тот в беде. Голоса двух чужих здоровенных людей были грозными, а когда чабана ударили, он, охнув, осел и кровь из разбитого носа потекла на землю.

У Гокчи глаза стали красными и, обнажив огромные клыки, он молча сзади бросился на обидчика. Тот обернулся и, инстинктивно защищаясь, выставил вперед руку. Огромные челюсти Гокчи сомкнулись на его руке. Как в битве с волком Гокча все крепче и крепче сжимал клыки, ибо знал, отпустить - смерти подобно. Второй, достав монтировку, ударил по голове Гокчи и все бил, и бил, пока тот не отпустил руку. Все вокруг потемнело и для Гокчи наступила темнота...

Сознание возвращалось медленно. Он слышал тихий голос хозяина, который молился, чтобы Гокча не умер. Аллах услышал его молитвы. Весь в крови Гокча поднялся, подошел к связанному чабану и облизал его лицо. Пес все понял и всю оставшуюся ночь копал подкоп в кошаре. К утру, выбравшись на волю, он тихо побежал к бригаде чабанов.

Районный совхоз Нурата - небольшой поселок, и Гокча бежал домой, но возле медпункта вдруг увидел джип, и ярость, обида сразу поднялась в сердце вожака.

Когда бандиты вышли из больницы и увидели окровавленного Гокчу на дороге, они остолбенели. Опять этот пес! А Гокча рычал и рычал, и страшный рык алабая привлек всеобщее внимание. Не давая приблизится к машине, Гокча начал лаять.

В каждом дворе в Нурате - по 2-3 собаки и лежат они прямо на дороге, ждут своей очереди пасти баранов в песках Кара Кум. А Гокча рычал и рычал, и страшный рык алабая привлек их всеобщее внимание. Не давая приблизится к машине, Гокча начал лаять. На его лай прибежали все алабаи поселка. Это была как азбука Морзе - от собаки к собаке: «SOS, SOS, SOS...»

Через пять минут собак 20 собралось возле Гокчи, почуяв кровь на нем и увидев объект нападения, все разом, шаг за шагом начали теснить бандитов обратно в медпункт.

Растолкав местных зевак, участковый Мурат начал сразу соображать, что к чему. Бывший чабан Мурат увидел окровавленного Гокчу и понял, что его били долго и жестоко, а, увидев человека с перевязанной рукой, начал сопоставлять. Отогнать Гокчу было невозможно и послали за Баходыром, но когда его не нашли, Мурат все понял.

Гокча, увидев пришедшего сына чабана, побежал к нему. Подпрыгивая, как щенок, приглашал следовать за ним. Все начали кричать: «Гокча взбесился, Гокча взбесился!» И тут Мурата осенило: «А ну-ка, все за ним!» И вот толпа людей и стая собак побежали к старой кошаре, где лежал чабан.

Долго еще в совхозе не могли понять, что хотели заезжие бандиты от чабана.

А Баходыр-ака съездил в город и купил ошейник. Тихо вытащил золотые монеты из клада и, пробив в них дырки, украсил ошейник.

И ходит Гокча в золотом ошейнеике до сих пор и ни у кого нет желания снять его, лишь только глянут на этого тигрового алабая и услышат его рык. А в семье у чабана теперь закон: перед едой, первый, самый мясной кусок - Гокче.

И весь поселок выходит смотреть на чабана и его алабая в День Победы. На груди чабана горят ордена и медали, а на алабае - золотой ошейник сверкает.

P.S.: Рассказ основан на реальных событиях.

Янатханов А. ©
Алматы, Казахстан
январь 2008

Мои координаты:
тел. 8 727 294 75 99
моб. 8 707 500 51 07 и 8 777 224 51 07
alik_ian@mail.ru
http://www.pitomnik-sao.kz

[size=150]Алабай.[/size]

Население имело собак. Это были, как правило, представители естественной, выведенной веками породы - "Алабай".
Именно эта порода именуется, как "волкодав". Среди кинологов, в т.ч. и современной России бытуют различные мнения о природе происхождения животного. Схожим видом и качествами обладают "Среднеазиатская", "Туркменская" овчарки, так и их помеси.

Очень интересно было наблюдать за встречей наших "ВЕО" и местного "Алабая". Среднеазиат смотрел на наших собак, как на потенциальных врагов и скорее как на жертву. Этот вывод подтверждается кинологами - "ВЕО" очень похожа на волка, против которого и выводилась местная порода. Наши овчарки нервно поджимали хвосты и проявляли чаще трусливую агрессивность, нежели качества достойного соперника.

Имелся опыт (не официальный) использования местной породы применительно к нашим задачам.
Щенка местной породы подарили начальнику ММГ-2, в то время майору В.Серенкину, который очень любил животных.
Не помню кто и по какой причине, но кличку щенку дали - "Басмач". В гарнизоне помимо служебных, всегда имелась парочка "левых", как правило восточноевропейских овчарок. Они появлялись от несанкционированной вязки служебных животных, что категорически запрещалось, но происходило периодически естественным и случайным образом. Это к тому, что "Басмач" рос не один и имел "друзей" по крови. Для личного состава наличие свободных животных было скорее в радость и собаки всегда имели и внимание и даже лишнюю ласку, это понятно. Интересно другое. В таких условиях животные выростают избалованными, что подтверждалось на примере свободных "европейцев", но это правило совершенно не каснулось "азиата".
Щенок принимал подарки в виде хлеба, сахара, но ..... - не подачки. Не у каждого брал вообще, а если и брал, то не с рук и не брошенный, а только предложенный кусок. Гордости у этого пса было через край.
Вообще его поведение было очень интересно. Собака четко ориентировалась даже в вопросе воинской иерархии и всегда легко определяла главного. Она, как правило, присутствовала на всех построениях личного состава, но не в общем строю, а перед ним, причем несколько сзади руководителя. Схема - четко по уставу.

Когда "Басмач" подрос, то показал все на что способен, причем с лучшей стороны. Он был вроде сам по себе, перемещался по территории по собственному усмотрению, уходил и опять возвращался в гарнизон. Пищу он добывал самостоятельно, но никто и никогда не видел его на свалке. Пес самостоятельно решал что ему делать и часто уходил вместе с подразделениями то в засаду, то в РБГ (разведывательно боевая группа на технике).
Служебных собак грузили на технику, но "Басмач" сопровождал колонны, как говорится, своим ходом. Он пробегал до пятидесяти километров и всегда прибывал в нужное место практически одновременно с нами. Как он это делал - неизвестно, но на пути следования часто были бурные реки, да такие, что сносило многотонные машины, а он.... Факт остается фактом.
Он мог остаться с подразделением на все дни пребывания в засаде, а мог уйти когда посчитает нужным. Когда "Басмач" шел с нами в пешем порядке можно было быть спокойным. Собака успевала все. То впереди, то сбоку, но всегда вовремя. Если впереди встречался местный житель, то "Басмач" спокойно и без лая удерживал его до нашего подхода, всего-лишь "мирно" скалясь на встречного.

Однажды мы находились в засаде на пакистанском перевале (граница) Место было сложное и неосвоенное. В этой засаде "Басмач" удивлял многократно.

Шли в этом районе впервые. Наша задача была проста - выйти на границу с Пакистаном и организовать засаду. Ближе к перевалу тропа, по которой шли, оказалась полностью заминированной. Минирование было старым, его производила наша авиация с воздуха. Плотность минирования была такой, что местами на квадратном метре попадалось до десятка пластиковых жидкостных мин, вероятно в условиях разряженного воздуха кассеты срабатывали не правильно.
Как говорил ранее, наш пес всегда шел много впереди, но в этот раз он не удалялся более чем на десяток метров и останавливался именно там, где , на первый взгляд, мин не было.
В этом и была опасность - мину могли перекладывать под камни и маскировать их уже против нас.
Среди жителей ближайших селений встречались калеки, явно пострадавшие от этих "сюрпризов". Нас могли запросто опередить и подготовить наши-же мины против нас.
Скорее всего так и было, а там где останавливался "Басмач" и терпеливо нас ждал, мы действительно обнаруживали припрятанные ловушки. Не вопрос, как подготовленная собака может найти мину - вопрос как и главное почему это делал среднеазиат. Как он мог вообще понять опасность предмета и главное, почему останавливался не там, где мины лежали на виду, а там, где они были замаскированы !
Мы долго думали над этим и дружно пришли к выводу, что это не более чем совподение, а иначе как?

Сюрпризы со стороны нашего друга на этом не закончились. Были у него и "слабости" - страшно любил тушенку! Ну что такой массе баночка....и он всегда получал ее. На этот раз было сложнее - запасы продуктов минимальны, время смены неизвестно. Не получив заветной баночки во время приема пищи, "Басмач" ушел в горы. Такое поведение собаки было нормальным и мы даже не обратили внимания. Пес засаду не демоскирует, никогда к незнакомцам не полезет, а если даже и увидят его - ну и что, местная собака, да и кишлак ниже известен.
Некоторое время спустя собака неожиданно появилась недалеко от нас, а в зубах держала еще живую птицу. Это был горный индюк, пилувар или пилуар, точно не вспомнить, как называли птицу местные жители. Весьма приличных размеров, хорошая добыча даже для охотника. Таких качеств собаки мы и не знали, но "Басмач" и не собирался отдавать птицу, рычал, не подпускал, но и сам не трогал.
Не помню как получилось, но кто-то предложил псу обмен на баночку тушенки - обмен прошел интеллигентно... Смеялись долго.

После этого случая пес не раз повторял подобную меновую сделку и не только с нашей заставой. Он был всеобщим любимцем и ходил со многими подразделениями. Он спокойно уходил и так-же незаметно появлялся то в "Гульхане", то на "Тергиране". Забегал и на "Рабати Чехильтон". Расстояния между точками в десятки километров его не смущали.

Скорее всего он чувствовал себя хозяином наших гарнизонов, ведь в местных кишлаках он стал изгоем и даже местные собаки были для него врагами. Неизвестно что было причиной и почему наш, но местный пес, так ненавидел местных жителей. Даже служебные овчарки так не реагировали. Может обидели, неизвестно, но местные, завидев "Басмача", старались не попадаться ему на пути - это факт.

Погиб наш друг нелепо. Его застрелили .... - свои. В гарнизон "Гульхана" привезли на подсобное хозяйство бычков. Скорее всего собака увидела в незнакомом животном угрозу и.... Говорили, что "Басмач" убил быка или пытался. По своим качествам он был способен завалить такое крупное животное, это беспорно, но.... Мы все очень сожалели о случившемся.

Только после гибели собаки мы поняли насколько он был вообще полезен и какого друга не стало. Например, в присутствии среднеазиата на территории гарнизона, наши служебные собаки даже не пытались "пикнуть" без явной причины, не говоря уже о междуусобных собачьих "склоках". Вероятно они его тоже уважали. И это далеко не все. Там, где находился пес можно было вполне не выставлять ни постов, ни заслонов - это знали все.

Вот таких собак, как наш "Басмач" нам и не хватало! Вот и все сравнение. Это просто мысль, понятно и то, что на вооружении в то время данная порода не поступала - а жаль.
Много позднее эти собаки прочно вошли в состав служебных по многим позициям и отраслям уже современной России.

[size=150]Прощание с вожаком.[/size]

Кличка у него была, на мой взгляд, самая чудная и неподходящая для серьезной собаки — Кулек. Ну ничего себе, кулечек пряников: в холке за девяносто сантиметров, да и весом килограммов примерно столько же. Громадная зверюга с тяжелой лобастой головой и весьма мрачным взглядом. При этом уши лопухами и длинная шерсть, свисающая с боков отдельными прядями, — не собака, а мамонт какой-то, только без хобота. Порода этого странного зверя называлась московская сторожевая, я таких раньше и не видывала.
«Почему же все-таки он — Кулек?» — «Понимаешь, — задумчиво протянул Тарик, — их в помете два щенка всего было, девка да он. Вот он как налопается каши, так еле ползает, а на руки поднимешь — как куль с мукой, ну вот и пошло: Куль да Девка».
Несмотря на страхолюдную внешность, Кулек был очень добродушен. И хотя его породу специально создавали для охраны, для караульной службы, пес в жизни не напал ни на одного человека. Может, не в родню пошел, а «из родни», а может быть, просто хорошо представлял свою силу. А силушка у него была немереная: мы с приятельницами не раз шутки ради садились на Кулька верхом. А он шел как ни в чем не бывало, и лишь пройдя с десяток шагов, соображал, что на нем, кажется, опять ездят, и стряхивал со спины очередную «амазонку».
Прочие собаки безоговорочно признавали в нем вожака. Стая у него подобралась под стать ему самому: кобель-кавказец, несколько крупных сук, ну и, конечно, его подросшие щенки. Других «москвичей» в питомнике не было, но Кулек не оставался без женской ласки. Что он делал виртуозно и без колебаний, так это добивался понравившейся ему суки. А то, что избранница — борзая, азиатка или лайка, — кобеля совершенно не волновало. Подумаешь, вольера с течными суками заперта, — а в дверь грудью с разбегу, а?! Здравствуйте, девочки, а вот и я! Девочки млели от восторга, и через два месяца на питомнике появлялись очередные щенки, лобастые и мохнатые, все в отца.
Я не видела, чтобы он с кем-нибудь дрался. Да и зачем? Стоило Кульку поднять голову и взглянуть на провинившегося, как тот пес распластывался по земле и исчезал с глаз долой. Его авторитет был столь высок, что прочие кобели в присутствии Кулька просто не смели задрать лапу, вдруг он счел бы это вызовом. В самых крайних случаях, когда кто-нибудь из молодых явно нарывался, гигант тихо ворчал, приподняв брыли, и этого вполне хватало.
Как-то для одного из фильмов понадобилось снять сцену собачьей драки. О боях собак в то время и слуху не было, и в питомнике, понятно, мы всячески избегали стычек между собаками. Но тут по сценарию без драки не обойтись: испуганный ею немой мальчик должен заговорить. Так что обдумали технику безопасности: как избежать серьезных травм собак, как быстро растащить их, когда сцепятся, и выпустили Кулька с его стаей на другую стаю питомника. И тут Куль чуть не поломал всю малину, благо киношники, а потом и зрители не поняли, что происходит в кадре.
При первой же попытке своего товарища кавказца схлестнуться с противником Куль ударом корпуса сбил обоих на землю, а потом переключился на сук. Тех он просто разогнал по кустам, разок рявкнув, и замер, как изваяние, только грудь чуть вибрировала от сдерживаемого рыка. Съемочная группа была в восторге: «Просто отлично, давайте еще раз, чуть не в кадре было». Мы переглянулись: «Ну уж нет, дублей не будет, как и договаривались».
Ставить Кулька на охрану было делом совсем пропащим. Во-первых, километр до блокпоста он шел так неспешно, что терпение просто лопалось. Он наслаждался прогулкой, нюхал цветочки, любовался звездами, мог просто замереть, глядя в пространство. На все попытки его поторопить он отвечал обиженным взглядом: мол, чего бежать-то, ты посмотри, какая красота вокруг. Придя же на пост, он добросовестно выкапывал яму, укладывался в нее и засыпал.
Дни складывались в месяцы, те в годы, а Куль, казалось, не менялся. Он был все тот же философ и добрая душа. Но в эту зиму он как-то сразу сдал: ввалились глаза, потускнела шерсть и, самое страшное, резко увеличился и отвис живот. Пес стал двигаться осторожно, все больше лежал. С каждым днем ему становилось все хуже. Он худел на глазах и иногда во сне тоненько постанывал. Похоже, его сжигал рак.
Было самое начало весны. В тот день все собаки питомника были странно беспокойны. Я зашла к Кульку; теперь он жил один в вольере, прочих собак переселили, чтобы не беспокоить страдальца. Пес лежал на боку в забытьи и дышал редко и неглубоко. Я положила руку ему на грудь, сердце билось точно нехотя: удар, пауза, удар. И вдруг все собаки питомника завыли в голос. Это был единый дрожащий стон горя и тоски. Лапы Кулька дрогнули, вытянулось и обмякло тело, сердце больше не билось. А за стенами вольеры все звенел многоголосый хор: собаки оплакивали уход вожака.

С http://lib.ololo.cc/b/140750/read

[size=150]Два одиночества[/size]

Звонит мне как-то приятель, который, как и я, держит питомник среднеазиатских овчарок, и спрашивает, не хочу ли я взять одну из его сук. Предложение несколько неожиданное, начинаю выяснять, что да почему. И вот что оказывается.
Игорь отдал одному из своих знакомых двух молодых сук в аренду. Обговорили все условия: и что вязать их будут только по совету Игоря, и что щенков он возьмет по первому выбору — словом, все как полагается. Старшая, вроде как по недосмотру, повязалась с кобелем арендатора, хотя тот ни по экстерьеру, ни по кровям ей не подходил. Ну, всякое бывает на питомниках, Игорь это простил. А на днях оказалось, что и младшая уже родила, а ей всего-то год! И об этом он узнал совсем со стороны. В общем, в совершенной ярости вскочил он в машину, доехал до бывшего приятеля, отобрал обеих сук, щенков, закидал всех скопом в машину и привез домой. «Так зол был, — говорит, — что суки всю дорогу сидели по углам, не шевелясь, и дышали через раз!» Привезти-то он их привез, а ставить некуда, все вольеры заняты.
Двух мне точно не потянуть, но одну взять можно, крови в своем питомнике освежить, да и собаки у Игоря классные. Так что поехала выбирать. Старшая мне понравилась больше. Достаточно крупная, белая с рыжим, и взгляд очень выразительный. Чисто азиатский взгляд: вроде собака смотрит сквозь тебя, куда-то в бесконечность, но при этом все видит и готова моментально отреагировать. Я рассмотрела ее повнимательнее и вспомнила. Точно, я же сама ездила с Игорем актировать ее щенков. Еще тогда мне не понравился хозяин, уж очень он с нами был любезен, аж до приторности, а собаки стояли чуть не на скотном дворе. Всюду грязь по колено, вольеры сколочены из кривого горбыля, какая-то сетка драная… Я понимаю, когда так выглядят ведомственные питомники — ну не дают денег на ремонт и обустройство, — но своих-то зверей так держать нельзя!
Словом, забрала я Алагуш, и началось… Судя по поведению, птичка моя пестрая, так ее имя с туркменского переводится, успела в свои два года хлебнуть горюшка через край. Для начала выяснилось, что она панически боится мужчин. Пока ее гладила я или Лариса[9], Алагуш чуть виляла хвостом и ей все нравилось. А тут с ней решил познакомиться Олег[10], от него обычно все собаки в восторг приходят, но только не Алагуш. Она замерла на месте, сотрясаясь в приступе крупной дрожи, глаза безумные, шерсть дыбом. Того гляди припадок с сукой случится.
Дальше — больше. Попытались ее познакомить с молодым кобелем — от одиночества собаки в прямом смысле с ума сходят. Так она молчком пошла на него в атаку: в глазах ярость берсерка, из-под приподнятой губы клыки сверкают. Кобель от нее — понял, что его убивать идут, а он как-то не готов к такому развороту сюжета. Поймала я Алагуш влет, повела в вольеру — так она на поводке душится, хрипит, до того биться охота. Похоже, ее в том питомнике на бои ставили, совсем народ рехнулся: суки же не дерутся, они убивают противников!
Следующий инцидент просто в ступор привел. Я как раз забивала птицу по первым холодам и зашла во двор к Алагуш в куртке, забрызганной свежей кровью. Она радостно бросилась ко мне, ткнулась носом и тут учуяла запах. Сука с каким-то писком метнулась прочь и забилась в яму под крыльцом. Сквозь щель между ступеньками вижу, что опять Алагуш колотит от страха. Что такое? Для любого хищника запах крови — это вкусно; мои собаки от него в восторг приходят, знают, что на ужин перепадут лапки, головы, потроха. А для Алагуш, получается, запах свежепролитой крови означает смерть?! Кого же близкого и любимого убивали у нее на глазах?
Через некоторое время вела я Алагуш мимо выгулов, где гуляли другие собаки. Она в любимой манере пыталась дотянуться хоть до кого и порвать, как вдруг увидела Муштари. Этот уже матерый кобель по причине сурового характера и бычьей силы гулял один. После смерти бабки Лал Гишу[11], которая ни одному кобелю спуску не давала, Муштари с суками без присмотра не выпускали, уж больно скор он был на дисциплинарные меры. Чуть сука что не так сделает, как он ей затрещину, а от его ударов пастью даже толстая азиатская шкура лопалась, точно папиросная бумага.
Собаки увидели друг друга — и на них, по-другому не скажешь, снизошла любовь. Они стояли, глядя друг другу в глаза. Муштари неловко растянул губы в глуповатой улыбке и вильнул обрубком хвоста, Алагуш припала грудью к земле, каждым волоском шкуры излучая восторг. Что ж, рискнем, авось не убьют друг друга. Оказавшись вместе, взрослые, суровые собаки принялись резвиться, как щенки. Они прыгали, толкались, катались по песку, бегали кругами, касаясь то и дело языками губ, глаз, ушей друг друга. Временами они замирали, глядя глаза в глаза. Их немой диалог был ясен: «Как прекрасна ты, возлюбленная моя, я истомился в одиночестве!» — «Как могуч ты, любимый мой, я не знала, что меня ждешь ты!» — «Ты — моя судьба, любимая!» — «Нет, это ты — моя судьба, любимый!»
На ночь по правилам питомника собак разводят по вольерам. Это дает возможность каждой побыть в одиночестве, отдохнуть, спокойно поужинать, не спеша насладиться вкусной косточкой. Кобели ночуют на улице, дамский дортуар в подвале дома. Отправилась в свою спальню и Алагуш, а наутро Лариса обнаружила ее в коридоре перед выгулом, прогрызающей дверь в этот самый выгул. Оказывается, не в силах переносить разлуку с любимым, Алагуш за ночь выгрызла дыру в дощатой двери своего вольера (между прочим, пятисантиметровой толщины) и отправилась на свидание. Дверь забили железом.
Несколько ночей Алагуш рыдала и билась в дверь, просясь к Муштари, а потом все-таки выбралась на свободу. Это чуть не стоило ей жизни. Поскольку сквозь дверь выйти не получалось, Алагуш оторвала низ решетки с окна и подлезла под ней. Ей почти удалось протиснуться и коснуться передними лапами пола, но опустившаяся решетка защемила заднюю лапу, как капкан. Собака извивалась в попытках освободиться, хватала зубами стены и тем переполошила остальных сук. Их рев услышала Лариса и прибежала в подвал. Алагуш уже теряла силы: сколько же можно висеть вниз головой! Помощь подоспела вовремя, но не встревожь Ларису шум, до утра Алагуш не дожила бы.
Месяца два, наверное, возлюбленная пара прожила душа в душу. Муштари был необыкновенно мягок с суженой, нежно ухаживал за ней, ловил каждый взгляд. И тут Алагуш обуяла гордыня — она решила, что мужик у нее тюфяк, с которым нечего церемониться. Как и полагается, разразился супружеский скандал. Ко мне как раз приехали болгары, посмотреть собак. Вожу гостей по питомнику, Пламен все снимает, я комментирую, дошли до выгула влюбленных. Собаки подошли к сетке, я их глажу, Пламен продолжает снимать. И тут Алагуш решила, что любоваться следует только ею, а Муштари должен отойти и тихонько посидеть в сторонке. Она рыкнула на кобеля — мол, проваливай, не мешай — и грянул бой!
Муштари кинулся на Алагуш, та поднялась на свечку, пытаясь опрокинуть противника вдвое тяжелее себя. Собаки сцепились челюстями, и во дворе закрутился танец смерти. Они бились молча, и я поняла, что это не просто потасовка, что все очень серьезно! У обоих партнеров явно снесло крышу: Муштари решил примерно наказать нахалку, а Алагуш оказалась в родной стихии боя. То он ее рванет за лапу и, сбив с ног, прижимает всей тушей, норовя взять за горло, то она вывернется и рвет в клочья губы и уши. И все это в мертвой тишине, только тяжелое дыхание слышно. Ору на собак: «Разойдись!», на Пламена: «Прекрати снимать!», ага, щаз-з, кто бы меня послушал.
Пытаюсь растащить, пока одного оттаскиваю, второй на нем повис — весело, хоть плачь! Наконец каким-то чудом удалось при очередной свечке отбросить Алагуш в сторону и выкинуть ее за дверь. Осмотрела бойцов. Да уж, милые бранятся — только тешатся. У Муштари губы порваны, щеки изжеваны, у Алагуш лапа прокушена, шея нажевана, морда все в порезах.
И что вы думаете? Поджили у героев-любовников раны, и опять они стали проситься друг к другу. Выпустили вместе — лижутся, скачут от радости. Правда, с тех пор Алагуш больше супругу не дерзила. Если он идет к решетке здороваться, она скромненько в стороне стоит, как и полагается трудящейся женщине Востока.
А вот с детишками у этой пары не сложилось. Попыталась я ее свести с туркменским кобелем, как того Игорь хотел, — так Алагуш непрошенного ухажера чуть не убила. Детей же Муштари ей доносить не удалось, случился выкидыш. Это ей еще раз жизнь у арендатора так аукнулась. И больше Алагуш не беременела, хотя каждую весну Муштари со всем пылом доказывал ей свою любовь.
А в остальное время являли они идеал давней супружеской пары, когда серенады любви уже отгремели и все цветы подарены, но нет-нет да вспыхнет в глазах огонь первой минуты узнавания.
И лишь одно омрачало их жизнь — Алагуш страшно ревновала супруга. Он ведь кобель племенной, а значит, то его на выставку заберут, а то привезут на дом очередную партнершу. Сторонних сук Муштари не жаловал, упаси господи, если та рыкнет или начнет брыкаться. За рык бил сразу, ну а брыкаешься — так и не надо, тотчас же разворачивался и уходил. Но вот когда Муштари возвращался к Алагуш, та сразу кидалась его обнюхивать: нет ли чужого запаха. И если чуяла чужую суку, то принималась тоненько, обиженно не то подвывать, не то всхлипывать: мол, изменя-ял, гуля-ял, не лю-юбишь! А Муштари сконфуженно топтался, неловко пытаясь лизнуть ее в губы, и весь вид его говорил: да я что, это ж так, ну работа у меня такая, не плачь, глупенькая!
И пусть те, кто никогда не видел собак, сколь угодно твердят, что животным свойственны лишь примитивные эмоции и инстинкты, — я буду стоять на своем: если это не любовь, то что же еще?!

С http://sao-exclusive.ru/forum/posting.php?mode=reply&f=153&t=859

[size=150]Старый[/size]

Я болтала с кем-то по телефону, когда в разговор вклинилась телефонистка: «С Ташкентом говорить будете? — Соединяю…» Голос в трубке был так искажен, что почти невозможно понять ни кто это говорит, ни что он (или все-таки она) пытается сообщить. Сквозь треск и шум внезапно отчетливо донеслось: «… Сартая продают…» Я закричала, точно пытаясь голосом перекрыть тысячи километров: «Завтра же вылетаем!» — и заметалась по квартире. Господи, срочно заказать билеты, предупредить народ в питомнике, что мы с мужем уезжаем, добиться от спонсора командировки и денег. Да, денег, а каких? Билеты — понятно, но сколько захотят за кобеля? И самое главное — почему его вообще продают, ведь не хотели ни в какую.
Я автоматически накручивала диск телефона, договаривалась с одним, выдавала инструкции другому, уламывала третьего, а перед глазами стоял он — Сартай.
К тому времени мы уже не раз побывали в Средней Азии, посмотрели, описали, обмерили не один десяток и даже не сотню собак. Были среди них обыкновенные дворняжки — одна радость, что азиатские, были достойные представители породы, встречались и великолепные псы, но Сартай… Такой был лишь один.
Когда знакомая привела нас в тот дом, я, честно говоря, не ожидала увидеть что-либо интересное. Маленький домик где-то на окраине Ташкента, крохотный двор, затянутый виноградом, какие-то обломки утвари. Здесь жили русские, явно не из богатых, и жили точно в глухой русской деревне: грязно, безалаберно, по принципу «день да ночь — сутки прочь». Ну откуда здесь быть толковой среднеазиатской овчарке? Наша провожатая, чувствуя этот незаданный вопрос, сказала: «Нет, кобель капитальный (надо понимать, что очень хороший), хозяева с боев живут». Оно и видно, как живут, хмыкнула было я, но распахнулась калитка, и появился он!
Пес сделал два шага и замер посереди двора. Но как он это сделал! Это вошел лев — нет, то был монарх, снизошедший до выхода к восторженному народу! Он стоял недвижимо и смотрел сквозь нас куда-то вдаль. Так можно стоять на балконе дворца, на постаменте, на пьедестале почета, наконец, но никак не в пыли в окружении роя мух. Как же он был красив: не слишком крупный, с тяжелой, благородной лепки головой, с мощным корпусом борца, где каждая мышца налита силой и угадывается под ухоженной шкурой. А масть?! В описании экстерьера следовало бы указать «светло-палевый», но разве такой термин передаст тот изумительный оттенок розового, в который была окрашена шерсть этого пса? Такой тон иногда виден на мякоти сочного персика, но у собак я его не встречала ни разу.
Мы смотрели на пса, буквально утратив дар речи. Хозяйка, явно довольная впечатлением, похлопывала его и любовно ворковала: «Сартай, Сартаюшка мой, чемпион наш, красавец, никто тебя не побеждал, умница моя!» Только теперь я обратила внимание на старые, уже побелевшие рубцы, покрывавшие голову и плечи кобеля. Да, похоже, он действительно великий боец, а вот морда уже седая. «Сколько же ему лет?» Хозяйка неуверенно протянула: «Ну, лет восемь, наверное…» Но, похоже, она сильно ошибалась. Когда я открыла пасть этого великолепного зверя, то в очередной раз была потрясена. Из всех зубов уцелели только клыки: четыре иззубренных, сточенных временем и боями кинжала, — от остальных зубов остались лишь пеньки, утопленные в деснах, будто стертая брусчатка древней мостовой. И при всем этом у собаки был глубокий ножницеобразный прикус. Да как же он бьется, чем? Вопрос остался без ответа.
Как мы уламывали хозяйку продать нам пса: ведь он уже стар, хватит с него боев; какие деньги (очень немалые по тем временам и местам) предлагали — все было тщетно! «Я его люблю, как можно расстаться с такой собакой?!» — твердила хозяйка. Что ж, наверное, действительно любит, я бы с таким псом точно не рассталась…
И вот миновало меньше полугода, а Сартая продают. Почему? Это было первым вопросом, заданным приятельнице при встрече. Та махнула рукой: «А, что там говорить — он бой проиграл, кому теперь такой нужен. Вот хоть в Россию сбагрить…
Да недорого, тыщ за восемь рублей отдадут». С ума сойти, да за эти гроши щенка месячного не купишь.
И вот вновь знакомый двор, скрипит калитка и выходит Сартай. Боже мой, но где же то персиковое чудо, где лев, где царь? Скорее уж это король Лир в последнем действии трагедии. Грязная, клокастая, серая шкура обвисла и уже не может скрыть выпирающих сквозь нее костей. Видно все: ребра, позвонки, седалищные бугры. Мутные глаза провалились в глазницы. Он болен? Так резко состарился? Хозяйка отводит взгляд и что-то бормочет о том, что, мол, не нравится, так и не берите. Сую ей деньги и прочь. Скорее в аэропорт, пока знакомый таможенник на смене и может провести собаку в обход карантина. Ведь по закону среднеазиатских овчарок из страны вывозить нельзя, требуется куча справок, разрешений и согласований. В дороге пытаюсь понять, что же все-таки с собакой, откуда эта жуткая худоба?! Пристаю к знакомой: «Ты же знаешь эту женщину, что стряслось с Сартаем?» Наконец она не выдерживает: «Что-что, а ты не понимаешь?! Как он проиграл, так его кормить перестали. Так, плеснут помоев, когда вспомнят, а то еще и отходят, чем потяжелее. Они же из-за этого проигрыша большие деньги потеряли!»
Вот тебе и любовь, вот и Сартайчик-умница! Уж лучше бы сразу убили, чем так издеваться. Скорее бы в Москву, там врачи, нормальное питание — вытянем кобеля, лишь бы в аэропорту не застрять! Слава богу, таможенник на месте, долго торгуемся: Восток — дело тонкое, Петруха! — а посадка уже заканчивается. Бежим по полю к самолету, ветер налетает порывами, и при каждом его ударе Сартай чуть не падает, его лапы скользят по бетону, подкашиваются, подламываются, хоть бери на руки и неси на себе.
В Москве немедленно везем умирающего пса в питомник к знакомой. Она ветеринарный врач при солидной клинике, здесь Сартая выходят. И впрямь, уже через месяц к нему возвращается прежняя форма, мышцы вновь налились, шкура блестит. Сартай сразу же стал всеобщим любимцем, и только теперь я понимаю, какой тяжкой была его жизнь на родине. Эта собака лишь сейчас узнала, что человек может быть добр, что он может приласкать, а не только швырнуть кусок или ударить.
Старик часами простаивает у решетки, опершись на перекладину передними лапами, и провожает взглядом людей, занятых своими делами. Когда кто-нибудь на бегу треплет его по голове: «Привет, старый!» — он неумело растягивает губы в слабой улыбке и чуть поводит обрубком хвоста. Человек уходит, а пес вновь замирает в ожидании.
Сартай прожил на моем питомнике еще года два. Он не мог сойтись с другими собаками, даже течных сук с ним знакомили с опаской — сказывался опыт боев: другая собака может быть только врагом, с ней надо драться. Зато к людям Сартай был неизменно, хотя и не назойливо, дружелюбен.
При очередном врачебном осмотре выяснилось, что старик неизлечимо болен: неоперабельная опухоль кишечника, и жить ему от силы еще полгода. И тут судьба в последний, а может, и в единственный раз улыбнулась этому гордому псу. Семья фермеров с радостью согласилась забрать Сартая к себе. Я честно рассказала им все: и что он глубокий старик, и что болен, и что охранник из бойцового пса никакой, но люди оказались упорными в своем решении. Так пусть и доживает на воле, ведь у него была такая страшная жизнь, пусть хоть перед смертью порадуется!
И случилось чудо. Сартай не просто доживал — он ожил, и его опухоль замерла, никак себя не проявляя. Старый пес теперь часами играл с детьми, пас коз, чье молоко он исправно пил каждый день из личной миски, сопровождал по ферме хозяйку. Но главное — теперь у старика Сартая был свой собственный хозяин, которого он полюбил всем сердцем. Фермеры регулярно звонили мне, рассказывая, какой Сартайка умница, какой он ласковый. А однажды приехали сами, явно напуганные.
Их рассказ, если убрать все эмоции и хвалебные эпитеты в адрес Сартая, свелся вот к чему. Ночью, когда вся семья спала, а Сартай дремал на пороге хлева, через забор перелез человек и направился к дому. Пес молчком кинулся на него и беззубыми челюстями так рванул за бедро, что вырвал артерию. Утром хозяева обнаружили во дворе человека, лежащего в луже собственной крови. Приехали милиционеры, глянули на тело и только крякнули. «Да вы, ребята, все в рубашках, что ли, родились? Мы этого… уже который месяц ищем, рецидивист беглый, не один труп за ним числится».
Так что спас старый своих хозяев, хоть никто и никогда не учил его нападать на человека, но понял он, что этот, забравшийся во двор, был врагом.
Конец же истории старика Сартая так и просится в хрестоматию. В скором времени его обожаемый хозяин умер. И уж как Сартай понял, куда того унесли из дома, только повадился пес ходить на кладбище. Он часами лежал на хозяйской могиле, и все в деревне это знали, обходили стороной. Да и что делать на кладбище у чужой могилы? Только однажды вечером нового участкового занесла нелегкая на это самое кладбище. Был он в изрядном подпитии и то ли заблудился, то ли решил пройти напрямки, только вышел прямо к могиле хозяина. Сартай зарычал, охраняя последний дом того единственного человека, к которому навсегда привязался. Милиционер продолжал двигаться вперед, тогда пес бросился и был расстрелян в упор.

Вот и все о Сартае; остались лишь воспоминания, несколько фото, да привычно кольнет сердце, когда его черты нет-нет да и проглянут в облике его отдаленных потомков. Удачи тебе в Полях Вечной Охоты, старый!

С http://sao-exclusive.ru/forum/posting.php?mode=reply&f=153&t=859

[size=150]Дороги, которые они выбирают.[/size]

Нет, наверное, пособия по собаководству, в котором отсутствовала бы глава «Выбор щенка»: как определить, здоров ли, правильно ли выращен, нормально ли реагирует на громкие звуки и все такое прочее. Слов нет, все эти сведения будущему владельцу нужны, сама такое писала, и не раз. Однако справочную литературу у нас принято излагать только серьезным языком, безо всякой мистики и фантастики. А вот это зря!
Дело в том, что очень часто людям только кажется, что это они выбирают щенка. На самом-то деле собака сама выбирает хозяина, человека, предназначенного ей судьбой. И объяснить это иначе как с позиций мистики, эзотерики, парапсихологии, кармы наконец, я просто не могу. И не надо, дорогой читатель, снисходительно усмехаться, мол, все в мире материально, а у собак так и вовсе ничего, кроме инстинктов, нет. Давайте я вам лучше расскажу несколько историй о том, как сбывается Предназначение; о дорогах, которые выбирают наши братья и сестры из племени собак…

История первая. Жила у меня в питомнике среднеазиатская овчарка Саодат. Имя ее означает Судьба, и эта самая судьба крестницу наделила щедро. Красива девка была немыслимо: как собак для журналов или книг сфотографируют — так портрет Саодат обязательно на самом видном месте поместят. Мать ее, Лал Гишу[23], в дочке души не чаяла, внуков вместо нее кормила, что для сук-среднеазиток вообще огромная редкость — не уживаются в этой породе матери со взрослыми дочерьми. Казалось бы, живи и радуйся, но Саодат явно скучала. Вот не нравилось ей в питомнике и все тут: с другими собаками общалась постольку-поскольку; щенки собственные ей в три недели надоели хуже горькой редьки. На прогулку идет, как на постылую работу, а на выставку возьмешь — так такое лицо в ринге сделает, будто ее на убой тащат. Одно любила — на крылечке утром попеть, но тут уж я противилась.
Вот так и прожила Саодат до четырех лет без радости и смысла. А дальше начинается чистая мистика. Журнал с ее портретом попал аж в Чехию, и так она понравилась владельцу тамошнего питомника, что он сумел найти мой телефон. Иван, а если без фамильярности, то господин барон Иван Ле-Зибрт (о как!) — человек весьма образованный и по-русски говорит отлично — поинтересовался, нет ли у меня молодых собак на продажу. Таких не было, и он очень расстроился, поскольку «мелких» щенков брать опасался. И тут прозвучала фраза, явно подсказанная ему судьбой Саодат: «Мне так понравился этот роскошный белый пес!» И я решилась: «Вообще-то это четырехлетняя сука, она очень капризна, но если познакомитесь и понравится, то забирайте».
Вскоре Иван приехал и первым делом кинулся ко двору, где гуляла Саодат с матерью. Он упал перед решеткой на колени и стал обеими руками трепать, гладить, обнимать собаку, воркуя что-то по-чешски. А нелюдимая и вечно скучающая Саодат тыкалась в его руки, будто щенок, восторженно извивалась всем телом и все норовила облизать лицо. Она была счастлива так, будто обрела давно потерянного хозяина, но ведь видела-то она его впервые! Самое же странное было в том, что Лал Гишу, старая и очень строгая сука, не упускавшая возможности поймать на зуб неосторожного чужака, вовсе не пыталась броситься на Ивана. Она лежала на будке в паре метров от решетки и с умилением наблюдала за встречей дочери с ее «суженым».
Через день мы провожали Саодат в Чехию. Как же она тянула меня по перрону Белорусского вокзала за шедшим впереди Иваном! Она влетела в вагон и забилась в купе, я попыталась проститься с ней — куда там! Для нее существовал только один человек, которого Саодат так долго ждала и наконец-то встретила.

История вторая. Мы с Ларисой приехали в дружественный питомник за алиментным щенком. Помет был очень удачный, все щенки хороши как на подбор, большинство нарядного рыжего окраса. Хозяйка питомника, Татьяна, выпустила всю стайку, хотя нам нужен был кобель. Полуторамесячные щенки горохом рассыпались по двору, а один прямиком отправился к нам. Обнюхал ноги, поднял смешно раскрашенную мордочку: половина белая, половина рыжая, как по линейке расчерчена, и завилял хвостом. Экий у тебя, парень, чудной окрас! Татьяна поправила нас, что это девка. Ну тем более, нам сука ни к чему.
Смотрим кобелей, а щенушка от нас ни на шаг не отходит, к ногам так и липнет и все в глаза заглядывает. К этому времени у нас уже сомнений в том, кто кого выбирает, давно не было, и мы объяснили девчушке, что щенок нам нужен не в питомник, а на продажу. Все равно не отходит, дескать, возьмите меня, я вам пригожусь. Выбрали мы все же кобеля и уехали.
На этом питомнике мы бываем частенько, не только по делам, но и просто погостить. И вот спустя полтора года сидим болтаем о том о сем. Татьяна и говорит, мол, помогите мне суку продать: не хватает времени ее выставлять, а экстерьерно уж очень хороша. Ну показывай…
Она вышла и вернулась с роскошной рыжей сукой, у которой половина морды была белая, а половина — рыжая. «Вот, прошу любить и жаловать, Катенька от вашего Муштари!»
Мы переглянулись в явном восхищении. «А как на поводке, что за характер? — спросила Лариса. — Дай-ка я с ней пройдусь». Катенька стояла, как изваяние, и только глаза перебегали с наших лиц на хозяйку и обратно. Поводок перешел в руки Ларисы, и она вывела собаку на улицу. Через полчаса они вернулись: ужасно довольная поведением суки Лариса и счастливо-напряженная Катька. Всю прогулку та старалась показать Ларисе, как она послушна, как внимательна, ловила каждое слово и движение. И вот теперь Катька стояла в комнате; она уже поняла, что сейчас решается ее судьба, и ждала. «Что ж, — выразила я общую мысль, — мы берем ее к себе, дождалась-таки, чертовка, добилась своего!» — «Как себе? — не поняла Татьяна. — Чего дождалась?» — «Ну вспомни, она еще щенком к нам просилась, вот и выпросила!»
Так Катенька попала в отчий в прямом смысле этого слова дом. Первую неделю она все не могла поверить, что мечта сбылась, и страшно расстроилась, увидев Татьяну, приехавшую с ответным визитом. Катька явно испугалась, что та заберет ее обратно, даже демонстративно забилась в вольеру, чем страшно огорчила Татьяну. Но уже через месяц, поверив, наконец, что она — наша навсегда, Катрин радостно кинулась к прежней хозяйке, облизала ее с ног до головы, точно благодаря, что та позволила сбыться предначертанному.

История третья. Юлдуз Гишу, внучка Лал Гишу, родилась в питомнике, выросла в нем и прожила здесь почти шесть лет. В отличие от Саодат она была довольна всем. Характер у суки был сильный, энергии — море, жизнерадостности — на десятерых хватит и еще останется. Одна беда — молодая Гишу оказалась бесплодной. Сколько ее ни вязали, щенков ни разу не было. Может, поэтому, а может, просто с возрастом стала Гишу слишком жестко держать себя в стае. С суками ее еще с десяти месяцев выпускать перестали, после того как она попыталась убить собственную мать. Ну а лет после трех один вид Гишу во дворе повергал в уныние любого кобеля, которого к ней выпускали. Уж очень резко она играла, в любой момент дружеская возня могла перерасти в драку. Такая вот милая девушка, чуть что не по ней — и сразу в ухо. Так что стала Гишу гулять одна и ничуть этим не тяготилась. Общество людей ей нравилось гораздо больше.
И вот приезжает все та же Татьяна, бывшая хозяйка Катеньки, и подходит к Гишу. Та перед решеткой скачет, ревет зверем. А Татьяна ее и спрашивает: «Что, девушка, пойдешь ко мне в питомник на охрану? Мне такие серьезные звери нужны!» Гишу мигом замолчала и внимательно посмотрела на Татьяну: мол, не шутишь? «Да нет же, правда, зову!» И тут Гишу расплылась в улыбке, завиляла хвостом и полезла к той с поцелуями. Я переспросила, глядя в собачьи глаза: «Действительно хочешь уйти, хочешь к Татьяне?» Танец бешеного восторга, исполненный Гишу, не оставлял сомнений в ее выборе: она хотела другой жизни, хотела работать, быть нужной. Она выбрала свой путь в жизни, иной, совсем не тот, для которого ее готовила я. И по этой дороге она пошла с радостью.
Вот так: мы можем лишь предложить, но выбирают они, наши собаки!

С http://lib.ololo.cc/b/140750/read

Читайте на ночь советские газеты

Самый разгар «бешеной перестройки» — 93-й год: каждый выживает как умеет, состояния делаются и проживаются только что не за неделю. Впрочем, меня это касается постольку, поскольку есть стабильный спрос на среднеазиатских овчарок. Благодаря чему я могу с удовольствием разводить эту еще новую для меня, но уже очень любимую породу. Занимаюсь я ею вплотную неполных четыре года[30], но уже очарована, и похоже, на всю оставшуюся жизнь. Наконец-то я нашла собак, которые по интеллекту, поведению, силе и красоте равны любимым мною, но, увы, навсегда утраченным волкам.
Так что, ура рыночным отношениям, наконец-то советскому человеку есть что охранять, кроме своих многочисленных цепей, наконец-то востребована умная, мощная, а главное, самостоятельная и неприхотливая собака для охраны. И эта собака — среднеазиатская овчарка — не зашоренный немец, не злобный москвич, не любимый мною некогда ризен. Нет, это среднеазиат и только он! Именно поэтому моя азиатка Лал-Гишу[31] имеет возможность рожать и выращивать щенков. Поверьте на слово — можно быть фанатом любой породы, но если щенков не покупают, то нельзя заниматься разведением. Это преступление, прежде всего против ни в чем не повинных малышей, которые еще до зачатия обречены быть никому не нужными!
А у нас — красота! Гишу родила пятерых чудных детей от Сартая[32], и они очень резво расходятся по хозяевам. Разумеется, без рекламы не обойтись, и я каждый день даю объявления о продаже высокопородных, привитых щенков среднеазиатской овчарки в газету бесплатных объявлений «Из рук в руки».
Телефон регулярно разражается звонками. Ясно, что больше половины звонков — пустышки. Одни хотят узнать, что почем, — это, понятно, конкуренты-заводчики заняты маркетингом (вот какие слова мы выучили!). Другие предлагают какой-то немыслимый бартер, например, поменять щенка на радиотелефон и двадцать кило парной свинины. Кто-то дотошно выясняет все о родителях и обещает подумать. А звонил он что — в бессознательно-бессмысленном состоянии?
Вот и сейчас: звонит некая барышня и заводит долгую беседу. А сколько щенков, а какой масти, а кто родители, а какие оценки на выставках, а каких линий родители, и т. д., и т. п., и пр. У меня лопается терпение. Клиент, конечно, всегда прав, но она вряд ли клиент, да и время к 11 часам вечера. Взламываю нескончаемый поток вопросов своим контрвопросом: «А вы вообще-то давно породой занимаетесь, чтобы про линии и производителей спрашивать?» Ну достала, слов нет. Барышня несколько тушуется. Выясняется, что вообще азиатов не видела. Ну так приезжайте и посмотрите! Расстаемся довольно сухо.
Спустя еще четверть часа опять звонок. Ей-богу, отключу телефон к чертовой матери, спать охота, а у меня с этим трезвоном еще собаки не гуляны. Мужской голос, молодой и такой весь уверенный в своем праве морочить людям голову по ночам. Рявкаю в трубку: «Да!» (ну просто «Штирлиц здесь») — вот ща пошлю кого-нибудь, кто на часы не смотрит!
— Вам тут недавно звонили про щенков…
— Ну… — На большее меня не хватает, зверею я от этих модных фокусов: референт собирает информацию для босса…
— Так у вас есть белая девочка?
— У меня есть белая СУКА, даже две белых СУКИ! Терпеть не могу это ханжеское сюсюканье: у собак самец называется кобель, а самка — сука, и не надо делать вид, что никогда-никогда не слышал таких слов, блин!
— А сколько она стоит?
— Двести пятьдесят баксов без торга. — Вот тебе, и отстань от меня наконец, девочку ему белую…
— А можно мы сейчас приедем? — Тут клиент (ха, а ведь и вправду клиент) заминается. — То есть не совсем сейчас, нам ехать из Гольяново, а вы где живете?
Пытаюсь сообразить, где же это богоспасаемое Гольяново, — ах, Измайлово, ну-ну… Езды — час, не меньше. Но клиента надо ковать, пока он горячий. Поскольку к утру порыв пройдет, а вечером в приступе умиления человек купит в переходе у бабушки какую-нибудь помесь бульдога с носорогом. Так что объясняю дорогу.
— Вам ехать на Кутузовский, где дом Брежнева, знаете? — Я бы еще про Кремль спросила: кто ж этого не знает в девяносто третьем-то году! — Ну так вам в следующий дом от центра, там в арке еще «кирпич» висит, но вы проезжайте спокойно.
Быстренько выгуливаю собак, кормлю, а вот и звонок. Смотри-ка, еще и полночи не пробило, а клиент уже пошел.
На пороге молодая пара, оба высокие, поджарые, похоже, спортом занимаются. Садимся, разговариваем. А ничего, вроде нормальные ребята. Уже была азиатка, белая, но они ее по незнанию кормили «Педигрипалом», вот она и не выдержала. Жалко зверюшку.
Выпускаю своих девок — влетают в комнату и тормозят: чужие. Снежно-белая Умка замирает на пороге, присматривается и удаляется с независимым видом. Зато Бахор, у нее шерсть чуть розоватая, в полном восторге кидается знакомиться. Ребята — их зовут Олег и Лариса — тают и тоже приходят в восторг…
— Ах, какая красавица! Да ты посмотри, какая голова! А лапы какие толстые! А глаза умные!
Еще с полчаса взаимных восторгов, и дело доходит до дела, то бишь до сделки.
— Так, значит, двести пятьдесят? — переспрашивает Олег.
Мрачно подтверждаю этот факт. Ох, чую, сейчас начнется торговля, ну не могут господа бизнесмены без этого.
Однако действительность превосходит мрачные ожидания. Мой деловой контрагент как-то смущается, переглядывается с красавицей женой и говорит: «Вы понимаете, у меня сейчас столько нет, вот все деньги — тут двести. Может, вы поверите на слово, а я буквально на этой неделе, дня через три, заработаю и привезу остаток?»
Немая сцена, как у Гоголя. Ребята ждут моего решения, а я мучительно соображаю: кинут или нет? С одной стороны, вид у них пристойный, с другой стороны, мне от этого будет легче, если они исчезнут, не расплатившись, хи-хи… С третьей стороны, щенок с возу — бабе легче. А, была не была!
— Ладно, забирайте, но щенячью карточку я вам отдам только после окончательного расчета. — Вот это я загнула, вот это гарантия! Да на Птичке за копейки нарисуют любую родословную… Ну и пусть! Надо же верить людям.
Выхожу проводить. Счастливая Лариса тащит на руках довольную Бахор, зато у меня вновь резко портится настроение. Дело в том, что мои «покупцы» приехали на… грузовике! Вот это класс! Шикарно смотрится их газон с фанерной будкой между черных «Волг», ЗИЛов и «Мерседесов», запрудивших двор. Похоже, плакали мои полсотни баксов. Ну что ж теперь: давши слово — держись!
К моему удивлению, Олег ровно через три дня привозит остаток и долго, с явным восторгом рассказывает о Бахор. Да и Лариса звонит регулярно; она очень всерьез взялась за прогулки и воспитание девки, и это при том, что у нее, оказывается, ребенок только-только начал ходить.
Потом ребята приглашают нас с мужем в гости — надо же посмотреть, как растет Бахор. Мы приезжаем раз, другой. Очень милая семья, и детеныш воспитанный, что по моим наблюдениям — огромная редкость. А тут сказали: «Виталик, пойди играть!» — так он пошел, а сказали: «Спать, быстро!» — лег и засопел. И Бахор выращивают образцово-показательно — молодцы!
За застольными разговорами как-то всплывает, что мы с Вовкой хотим продать московскую квартиру и купить дом с участком за городом. Надоела Москва хуже горькой редьки, но, главное, мы хотим построить питомник, а это делается уж никак не на Кутузовском… Мы уже посмотрели кучу домов, но все не то. Или далеко, или построено черт-те как, или дорого. В общем, время идет, а дело стоит и с места не движется.
— Да, — говорит Олег, — идея мировецкая. Мы бы с Ларисой тоже дом хотели, но сначала надо прикупить квартиру побольше, двухкомнатную. А то пацан растет, скоро будет тесно. А сразу и квартиру, и землю — таких бабок у нас нет.
И тут меня осеняет, иначе это назвать нельзя. Хоть и знакомы мы всего-то с год, но ребята мне очень нравятся. Хороший собачник не может быть ненадежным человеком, в этом я уверена на все 100%. Я уже знаю, что Олег с Ларисой — строители, поэтому выдаю на-гора совершенно безумную идею.
— А что, ребята, если я покупаю землю и для вас, ты, Олег, смог бы построить дом? А?! Соседями будем, а расплатитесь потом, когда заработаешь…
Теперь пришел черед переглядываться Олегу с Ларисой. Наконец безмолвный диалог закончен, и Олег озвучивает решение.
— Вообще-то это было бы здорово. Только я коттеджей никогда не строил, я промышленным строительством занимался: элеваторы там, телевышки, трубы… А за сколько времени надо построить дом?
— Риелтор дает мне месяц после продажи квартиры, потом я должна ее освободить.
— Месяц — ну что ж, попробуем уложиться, где наша не пропадала! А землю-то присмотрели?
— Да нет еще, тем более теперь задача меняется: вам сколько соток надо для полного счастья?
Общим советом решаем, что не меньше десяти, да и мне надо соток двадцать. Ну что ж, будем искать.
И ведь самое смешное, что нашли. Пусть не сразу, пересмотрев десяток вариантов, объездив пол-Подмосковья и уже отчаявшись — ведь лето на середине, а не осенью же строить. Но все-таки нашли участок в сорок пять соток, совсем близко от Москвы. Это был громадный пустырь, поросший старыми березами, рядом с шоссе, но все-таки на отшибе. Через дорогу лес, речка близко — мечта горожанина! И Бахор место понравилось. Когда ее выпустили из машины, она деловито обежала пустошь, все обнюхала и демонстративно разлеглась под плакучей березой. Дескать, годится, тут можно жить.
А дальше колесо завертелось. Срочно продали квартиру, оформили купчую, и Олег начал строить. Как ему удалось выдержать сроки — не знает никто, похоже, и он сам. Но в середине сентября меж старых берез стоял белый, точно из кубиков рафинада сложенный, домик в два этажа, в который мы и въехали: моя матушка, я с Вовкой и мои собаки, Гишу[33] и Валька[34].
Счастье омрачало лишь то, что Бахор на новоселье не было. Она погибла в самый разгар стройки, получив случайный удар копытом от игравшей с ней молодой лошади. Похоронили ее уже здесь, на выбранной ею земле, чуть в стороне от той самой березы.
Но жизнь продолжалась, прошла осень, начались холода. Дом требовал доделок, и Олег буквально дневал и ночевал здесь. Лариса скучала в Москве, а поскольку телефона не было, то ей было совсем уж тоскливо. Дело кончилось тем, что я предложила ребятам пожить в нашем доме, пока они не осилят постройку собственного.
А что — ребенок маленький, Лариса с ним день-деньской, так не лучше ли житъ за городом и всем вместе, чем киснуть в Москве? Так и порешили.
А в декабре, как раз накануне первых демократических выборов, у Гишу родились новые щенки. И я предложила ребятам выбрать любого, но лучше кобеля и темного, раз им так не везет со светлыми девками. Они долго рассматривали суточных щенков, еще ушастых и хвостатых, и выбрали самого толстого, с темной спинкой. Избранник был наречен Тун Хан (Князь Полуночи).
С тех пор минуло уже более двенадцати лет. Дом достроили, перестроили, еще перестроили, и от сахарного домика остались лишь воспоминания да две наружные стены. Построили и продолжаем строить и улучшать питомник, и нет предела тем улучшениям. Прирезали землицы к участку. Упокоилась с миром моя матушка, нет и Володи. Да и лесное кладбище собак, как это ни печально, потихоньку разрастается…
Но мы не грустим, и, собираясь все вместе каждый вечер за столом, повторяем как молитву: «Как же хорошо дома!» и частенько вспоминаем, что от чтения советских газет может быть огромная польза. Ведь не прочти приятельница Ларисы — опытная заводчица боксеров — то давнее объявление в газете и не скажи ребятам: «Вот тут, кажется, что-то понимают в разведении собак», то ведь ничего бы не было. Ни дома, ни питомника, ни нашей дружбы, наконец…
— Как ты думаешь, Тун Хан?
А он никак не думает, сопит себе на пороге кухни. Он-то точно знает, что судьбы, людские ли, собачьи — штука предопределенная: объявление должно было быть прочитано, а он обязан был родиться здесь, в этом единственно возможном для себя доме. И этот дом он будет любить и охранять, покуда сможет. А потом… Что ж, потом будут внуки или правнуки, ведь жизнь не кончается. Надо только вовремя и правильно выбрать, как жить.
Вот это и есть счастье! Ты согласен, тунская морда?!

С http://lib.ololo.cc/b/140750/read

История Аждара
(Аждар мифическое дракон, змей, имя собственное мужское)

Аждар взрослый алабай, бело-черного окраса с крапом, лежал на крыльце великолепного особняка в Подмосковье и, прикрывая глаза тяжелыми веками, вспоминал, как все начиналось.
А начиналось это в Туркмении на Каракумском канале им. Ленина в бригаде чабанов Карамет Нияз. Тогда еще пятимесячным щенком в стае таких же алабайчиков Аждар познавал азы единоборства. Будучи очень крупным щенком, он в считанные минуты подчинил себе других щенков. Алибаба, его хозяин, сразу признал в Аждаре незаурядного бойца и с гордостью вспоминал, что отец Аждара был в свое время непобедимым бойцом. Но, что греха таить, на серьезные бои туркмены дают своим собакам допинг терьяк (опиум в малых дозах), и алабаи бойцы теряют головы и бьются до конца, показывая очень красивые бои. Но, к сожалению, очень многие алабаи не выдерживают, и сердце их разрывается. Вот так и не выдержало сердце отца Аждара. Старики говорят, что кормить собак терьяком они в старые времена научились у афганских чабанов, да и сами были не прочь покурить терьяк.
И теперь Алибаба дал себе зарок не портить маленького Аждара. Аждар рос, рос и вырос в матерого 2 х годовалого кобеля. Много перекупщиков собак из Ашхабада приезжали к нему, но так ни с чем и уезжали. В Ашхабаде каждого белого алабая они делают потомками великого Аккуша, и доверчивые россияне попадаются на эту удочку уже много лет, и везут и везут в Россию псевдопотомков Аккушей, Бабуров, Беркутов, Екименов, черно-бело-зеленых.
Алибаба хитро улыбнулся, уж он то знал, откуда везут собак в Ашхабад, из песков, от чабанов, где в целости еще сохранились еще алабаи, и матушка Природа, по воле Аллаха, ведет свою многовековую селекцию этих великолепных алабаев вечных помощников чабанов.
И вот, за то время, пока Аждар охранял овец, он превратился в очень мудрого алабая, побывав во многих стычках, где неизменно выходил и набирался боевого опыта. Были и стычки с серыми разбойниками, и запах волка Аждар запомнил на всю жизнь.
Но не успокоились злые люди и, в один из вечеров, напоив Алибабу, Аждара увели. Но видно и сами перебрали изрядно, и их уазик сел по самое брюхо на мосты в солончак. Конечно, уазик это вездеход, но уж если он сел на мосты, пиши пропало, без трактора его не вытащишь.
Воришки удумали блицкриг, и поэтому ни воды, ни запасов еды у них не было. У них горели шланги, а до ближайшей бригады 100 км по пескам.
И вот, в таком плачевном состоянии и встретил их Алик на своей белой Ниве.
- Помоги вытащить, мы заплатим.
В песках помогать это долг каждого, и вот уже в две лопаты туркмены извлекают из плена свой уазик.
- Веревка цепляй, она в багажнике.
Но из багажника выпрыгнул алабай. У Алика перехватило в горле - вот это алабай, - только и выдохнул он. И тут туркмены разоткровенничались и рассказали, как они лихо чабана обманули, Алибабу. Алибаба давний друг Алика. Вот те раз.
Нива легкая машина, и задние колеса скользят по земле. Но говорят: где татарин прошел, там туркмену делать нечего.
- Мужики, давайте в Ниву алабая, он кг 80 будет, а вы на бампер встанете, колеса задние загребут, и вытяну я ваш уазик.
Воришки загрузили алабая в Ниву и, встав на бампер, ждут. Алик погладил руль, отъехал назад и так газанул, что веревка не выдержала, а два вора, не удержавшись, слетели с бампера. И долго махали кулаками они вслед белой Ниве, крича что-то плохое.
- Собака лает, караван идет заулыбался Алик и повернул в сторону Алибабы.
Алибаба был очень рад и, обнимая Аждара за шею, плакал. А когда он услышал всю историю, то смеялся как одержимый.
- Встаньте на бампер, - и смех раздирал его легкие, - собаку в машину, чтоб тяжелее, - и истерический смех еще долго пугал баранов в отаре.
Алик утром засобирался в дорогу. Алибаба ему и говорит: забери Аждара от греха подальше. Не успокоятся ашхабатцы, уведут, так или иначе. Подсадят на терьяк, и на бои, не для этого растил я его.
- Не могу я, Алибаба. Слишком дорог тебе Аждар!.
- Нет забери! Это последнее мое слово!.
Алик знал цену на собак, и поэтому, без колебаний вытащил 1000$, положил на стол Алибабе.
- И не возникай дед, это тоже мое последнее слово!.
Если учесть, что чабаны получают очень мало, около двадцати долларов в месяц, то эти деньги немалое подспорье в семье Алибабы. А если поменять на манаты это примерно около 4-х мешков манатов получится. А это мука, сахар на весь год, и детям поможет прилично.
Конечно, штука баксов карман не жала, но все в тему, жест на жест, по-мужски. Настроение супер! Аждар в машине, степной ветер в лицо, играет диск Трофима. Обалдеть, как все начинается.

ГЛАВА II.

И вот, Аждар в Алма-ате. Алик его проглистогонил, посадил на сухой корм Роял - Канин, и через полгода Аждар заблестел. 90 кг чистого веса, рельефная мускулатура и природные данные, сделали из него шедевр.
Все - бы хорошо, но участковый Марат молодой лейтенант, избрал Аждара подопытным кроликом. Привез из Москвы новый прибор, дают почтальонам, участковым, врачам скорой и т.д., защита от собак. Импульс, и собака убегает, отказываясь от нападения.
В первый раз Аждар испытал его на себе и не забудет никогда. Как будто стая волков нападает на него, и надо бежать без оглядки, а то разорвут! Аждар забился в будку и рычал из нее, показывая свои страшные клыки невидимому врагу. Но, не бывает худа без добра. И вскоре эта наука сослужит ему добрую службу в Москве ..

ГЛАВА III.

Много лет Аждар жил в питомнике у новых хозяев. Время от времени в питомнике появлялись собаки из Туркмении, и поголовье все улучшалось и улучшалось. Но мир перевернулся, и бандиты, не имея сил справиться с хозяевами, решили выместить зло на собаках. Многие погибли, лишенные возможности защищаться. И тут к Аждару подходит верзила в черной маске, с поводком в руке.
- Этого заберем с собой, - и заряд импульса был послан на Аждара. Но Аждар прошел эти испытания, и импульс только разозлил его. Молниеносно, в прыжке, сбив верзилу с ног, умчался в ночь.
Аждар бежал и бежал прочь от смерти в образе человека. Выскочил на рельсы и тихо, по шпалам, шел вдоль от Москвы. Вдалеке шел поезд. И тут впереди, на рельсах, он увидел человека. Рядом стояла дорогая машина. Человек лег на рельсы и, кажется, уснул.
А поезд все приближался и приближался. Аждар видел в Туркмении собак, которым поезд переезжал и отрезал ноги, видел мертвых собак, которых поезда переезжали, и он стал медленно приближаться к человеку.
Поезд приближался все ближе и ближе, и свет от него напоминал глаза бешенного волка. Аждар прыгнул, всей пастью за плечо схватил человека, и оба кубарем покатились с насыпи. Поезд промчался и Аждар отпустил плечо.
----------------------
- Ты откуда взялся пес?
Кто тебя послал? Уж не ангел ли ты мой хранитель?.
Вопросы сыпались как из решета!
Аждар даже не дернулся, когда его шею обхватили руками, и долго гладили по голове.
- Я уже решил уйти из жизни совсем, чтобы родным не мешать, наркоман я несчастный тихо плакал он и гладил Аждара.
- А тут ты! Чудо какое то!.
Наконец он встал и пошел к машине, вытащил из багажника белые пакетики и, развеяв их по ветру, сказал: Это знак судьбы, значит!.
Год они с Аждаром боролись вместе против белой смерти и победили. Победили технично, вместе. А уж родные его как были рады и готовы Аждара на руках носить. И корма ему самые лучшие, будка самая теплая с подогревом.
Но иногда Аждару хочется погрызть старой кости, которую он нашел под забором, и поспать на бетоне или на земле без подстилки, чем очень удивлял своих новых хозяев.

ноябрь 2004, А. Яхонтов

Нашла интересный рассказ, правда, не про алабаев, но копирую

Карел Чапек Минда, или о собаководстве

Человек заводит себе собаку по одному из следующих мотивов:

1) чтобы производить эффект в обществе;

2) для «охраны»;

3) чтобы не было чувства одиночества;

4) из интересов спортивно-собаководческих;

5) наконец от избытка энергии: чтобы быть хозяином и повелителем собственной собаки.

Что касается меня, я завел себе собаку главным образом от избытка энергии, очевидно испытывая желание иметь у себя в подчинении хоть одно живое существо. Короче говоря, однажды утром ко мне позвонил человек, волочивший на поводке что – то рыжее, косматое и, видимо, твердо решившее никогда не переступать порог моего дома. Посетитель объявил, что это – эрдель, взял этот щетинистый, грязный предмет на руки и перенес его через порог со словами:

– Иди, Минда!

(У этой сучки есть паспорт, где вписано какое-то другое, более аристократическое имя, но ее почему-то всегда называют Миндой.) Тут показались четыре длинные ноги, с необычайной быстротой тут же убежавшие под стол, и стало слышно, как что-то там внизу, под столом, дрожмя дрожит.

– Это, милый мой, породам – промолвил посетитель тоном знатока и с невероятной поспешностью покинул нас обоих на произвол судьбы.

До тех пор я никогда не думал, как достают собак из-под стола. По-моему, обычно это делается так: человек садится на пол и приводит животному все логические и чувствительные аргументы в пользу того, что оно должно вылезть. Я попробовал сделать это с достоинством, повелительным тоном; потом стал просить, подкупая Минду кисочками сахару, – даже сам прикинулся песиком, чтобы ее выманить. Наконец, видя полную безуспешность всех этих попыток, залез под стол и вытянул ее за ноги на свет божий. Это было неожиданное грубое насилие. Минда осталась стоять, подавленная, трепещущая, словно оскорбленная девушка, и пустила первую предосудительную лужицу.

А вечером она уже лежала в моей постели и косилась на меня своими прекрасными, ласковыми глазами, как бы говоря: «Не стесняйся, ложись под постель, голубчик. Я позволяю».

Однако утром она убежала от меня через окно. К счастью, ее поймали рабочие, чинившие мостовую.

Теперь я вожу ее на поводке подышать свежим воздухом и при этом привлекаю к себе лестное внимание, всегда вызываемое наличием у тебя породистой собаки.

– Погляди, – говорит какая-то мамаша своему ребенку, – вон собачка!

– Это эрдель, – обернувшись, слегка уязвленный, бросаю я.

Но больше всего раздражают меня те, кто мне кричит:

– У вас красивая борзая. Но почему она такая лохматая?

Она тянет меня куда ей вздумается: у нее чудовищная сила и самые неожиданные интересы. То вдруг начнет волочить меня по кучам глины, по свалкам предместья. Добродушные пенсионеры, видя, как мы мечемся каждый на своем конце поводка, безнадежно опутавшего нам ноги, укоризненно говорят мне:

– Зачем вы ее тянете насильно?

– Это я ее тренирую, – поспешно отвечаю я, увлекаемый к другой куче.

Что касается охраны, то это правильно: человек на самом деле приобретает собаку для охраны. Он настороженно ходит за ней по пятам, не отходя почти ни на шаг; охраняет се от воров и от всех, кто к ней враждебно относится, кидается на каждого, кто ей угрожает. Поэтому уже с давних времен символом верности и бдительности является человек, стерегущий и охраняющий свою собаку. С тех пор как у меня завелась собака, я, как говорится, сплю в полглаза: все слежу, как бы кто не украл у меня Минду. Захотела она гулять – иду; захотела спать – сижу и пишу, насторожив уши, чтобы звука не пропустить. Подойдет ли к нам чужая собака – ощетиниваюсь, ощериваюсь, угрожающе рычу. Тут Минда оборачивается на меня и начинает вертеть остатком хвоста, видимо говоря: «Я знаю, что ты здесь и охраняешь меня».

И в том, что человек заводит себе собаку, чтобы не было чувства одиночества, тоже много правды. Собака в самом деле не любит оставаться одна. Как-то раз я оставил Минду одну в прихожей; в знак протеста она сожрала все, что нашла, и после этого ей было даже плохо. Потом – запер ее как-то в погребе: она прогрызла дверь. И с тех пор не желает оставаться одна ни на минуту. Когда я пишу, она требует чтобы я с ней играл. Если я лягу, она понимает это, как разрешение лечь ко мне на грудь и кусать меня за нос. Ровно в полночь я должен заводить с ней Большую Игру, состоящую в том, что мы со страшным шумом гоняемся друг за другом, кусаем друг друга, катаемся по земле. Выдохнувшись, она в изнеможении идет и ложится, после чего получаю право лечь и я, – однако с тем непременным условием, чтобы дверь в спальню оставалась открытой: а то как бы Минда не заскучала.

Настоящим торжественно подтверждаю, что иметь собаку – отнюдь не забава или роскошь, а настоящий, благородный, высокий спорт. Когда на первой же вашей прогулке с собакой у нее лопнет ошейник, как это случилось со мной, вы поймете, что иметь собаку – значит по существу заниматься легкой атлетикой по программе, предусматривающей бег с препятствиями на тысячу ярдов, спринтерские состязания по пересеченной местности, бег по ломаной линии, разные прыжки и, наконец, в качестве победоносного финиша поимку собаки. За этим следует упражнение по тяжелой атлетике, так как вам приходится нести собаку без ошейника домой на руках, а это не просто подъем тяжести, но подъем тяжести сопротивляющейся – вид спорта, требующий большого напряжения, очень тяжелый. Иногда мне казалось, что Минда весит по меньшей мере центнер, а иногда – что у нее шестнадцать ног. А когда собачья сбруя в порядке, вы, гуляя с собакой, тренируетесь в жиме и рывке левой, правой и обеими руками, в перетягивании, восхождении на горы щебня, беге рысью и ходьбе, причем многое зависит от того, в какой вы находитесь спортивной форме. При этом необходимо делать вид, что все эти упражнения вы проделываете по собственному желанию.

Цель пли основание выводки собак на улицу состоит в том, чтобы дать им возможность удовлетворить свои потребности. Минда изумляла меня своей невероятной, прямо девичьей стыдливостью; пока только она могла терпеть, не делала на улице ничего, видимо стесняясь обнаруживать свои слабости. В этом отношении у нее прямо какая-то английская сдержанность. Ее принцип, сора из избы не выносить. И она не могла понять, почему мы, люди, не достаточно считаемся с этим свойством ее характера.

Таким образом я с первых же дней убедился, что, имея собаку, убиваешь сразу нескольких зайцев, кроме одного, я рассчитывал быть хозяином и командиром своей собаки, а получилось так, что скорее Минда стала моей хозяйкой и командиршей. Иногда я выкладываю ей это прямо, но она не хочет понимать: пока я ей доказываю, что она – причудница, мучительница, тиранка, капризница и упрямица, злоупотребляющая моим терпением и предупредительностью, она ласково смотрит мне в глаза, вертит остатком хвоста, беззвучно хохочет на всю окрестность своей розовой, обросшей волосами пастью и подставляет мне свою лохматую голову, чтобы я, ко всему этому, еще погладил ее. Да что же это такое? Этак ты мне и лапы на колени положишь? Ступай, ступай, Минда, ненавистная сучонка, дай мне дописать статью. Дай мне сказать еще.

Ну ладно, Минда, допишу в другой раз.

У каждой собаки есть определенные привычки:

а) общесобачьи и б) свои собственные.

К общесобачьим привычкам относится, например, та, благодаря которой каждая порядочная собака, перед тем как лечь, трижды обернется вокруг своей оси, или, если вы ее погладите по голове, – облизнется; но не рекомендую проверять это на чужих собаках.

Что касается собственных привычек, то одни свойственны таксе, другие доберману, шпицу, бульдогу, пинчеру, терьеру и т. д. У эрделя Минды особая и притом непреодолимая привычка, увидев, что я лег, тотчас вскакивать на диван и, став передними лапами мне на грудь, стараться лизнуть меня в нос или в глаз; причем невозможно ни криком, ни просьбами заставить ее покинуть эту позицию. Я долго не мог понять, почему она это делает, какая ей от этого радость; но как-то раз мне попалось пособие по собаководству, где я нашел такой абзац:

«Эрдель, или военная собака (Kriegshund) – используется на войне для поисков раненых». И тут же картинка с изображением Минды, то есть я хочу сказать – эрделя, который встал, под градом пуль, передними ногами на грудь раненому солдату и лает. Тут я понял, что Минда удовлетворяет на мне свой военный инстинкт; за отсутствием раненого солдата, она становится на грудь мне, когда я, лежа на диване, читаю газету, и делает это, не обращая ни малейшего внимания ни на серьезность политического положения, ни на ожесточенную газетную перестрелку. Ах ты сучка моя военная! Песик мой милосердный! Не поехать ли нам с тобой куда-нибудь в Китай или Никарагуа, чтоб у тебя были настоящие раненые? А то объявлю войну Врошовице, атеистам, либо одной из фракций национального собрания и сената, раз уж завел себе служебную военную собаку!.. Враги мои, говорю вам: не шутите со мной! Я вам покажу: будете вы у меня лежать на поле сражения, простреленные и порубленные, а я позову Минду, чтобы она вас нашла и стала передними ногами вам на грудь. Потому что это у нее в крови.

У каждого наделенного даже высшим разумом существа есть свои слабости, безотчетные симпатии и антипатии. Один ни за что на свете не возьмет в руки телескопной трубки; другой испытывает непреодолимое отвращение к стихам или мистике, некоторые не выносят, когда водят ножом по тарелке, а иные современную музыку; м-ль Гаскова,[1] терпеть не может Гилара[2] и я знаю даму, которая ни в коем случае не подойдет к обыкновенной корове. А Минду повергают в стихийный, необъяснимый ужас мотоциклы. На любой шум она реагирует с явным раздражением, но рев мотоцикла пробуждает в ней безумный страх, подобный тому, какой испытывает церковный сторож при виде самого дьявола. Сучке моей чужды современные взгляды; не любит она этих проклятых машин и изобретений, которые не имеют ни мяса, ни костей и мчатся, как оголтелые, распространяя вокруг отвратительный, неаппетитный запах. Если среди собак бывают набожные субъекты, то мотоцикл играет у них роль сатаны. У каждого из нас есть в душе чувствительное место, еще не покрывшееся кожей и волосами: местечко обнаженное и болезненно дрожащее, которое мы хотели бы скрыть от всего света. И вот понимаешь, Минда, каждый день кто-то или что-то как раз к этому нашему воспаленному месту притрагивается. Каждый день из-за угла с львиным ревом выскакивает мотоцикл, ища, кого бы проглотить. И мы лезем без оглядки под диван, в непроглядную тьму, и, закрыв глаза, дрожа всем телом, ждем, когда эта адская штука промчится мимо. И только когда установится полная тишина и будет слышен лишь привычный скрип пера по бумаге, Минда выползет со смущенной улыбкой из своего укрытия, чуть повиливая хвостом, словно извиняясь за свое малодушие: «Это… это просто так, пустяки. Погладь меня по головке, милый».

Сядь, Минда, и слушай. Есть три заповеди:

1) быть послушной,

2) соблюдать чистоту в комнатах и на лестнице,

3) жрать, что даю.

Заповеди эти – божественного происхождения и даны собачьему роду для того чтобы поставить его над всеми зверями полевыми. Кто не соблюдает их, тот будет проклят и ввергнут в геенну огненную, где нет диванов и дьяволы на мотоциклах целый день преследуют грешные собачьи души.

Помимо нарушения этих заповедей, являющегося тяжким грехом, есть еще грехи повседневные, а именно:

Жрать подтяжки своего хозяина.

Прыгать на хозяина с грязными лапами.

Лаять, когда хозяин пишет.

Разливать свою похлебку по полу.

Выбегать на улицу.

Гоняться за кошкой по постели.

Обнюхивать мою тарелку.

Грызть ковер.

Катать по полу разные предметы.

Приносить домой старые кости.

Лизать своему хозяину нос.

Рыться в цветочных клумбах.

Уносить носки хозяина.

Собака, не совершающая этих грехов, приобретает особое достоинство и пользуется огромным уважением: поэтому она всегда толстая, как декан или директор банка, а не тощая, как люди, истощающие свои силы суетностью, тщеславием, праздностью и непослушанием.

Но есть еще неписаная собачья заповедь, которая гласит: «Возлюби господина своего».

Некоторые очень видные люди, как, например, Отакар Бржезина,[3] считают собачью преданность признаком низменной рабской натуры. Но, по-моему, под понятие рабской натуры невозможно подвести нечто столь темпераментное и восторженное, как собачья натура. Я никогда не был рабовладельцем, но мне кажется – раб, наверно, существо запуганное, пронырливое, скрытное, которое не издает криков радости при появлении хозяина, не кусает его за руку, не обнимает его, не бросается на него и вообще не обнаруживает безудержного восторга и безумной радости, когда хозяин возвращается из редакции или откуда-нибудь еще.

Собака превосходит всех животных и человека силой чувств радости и печали. Не могу себе представить, чтобы, скажем, канцелярист-практикант кинулся с бурным восторгом на шею начальнику отдела или чтобы приходский священник от радости стал кататься по земле, махая руками и ногами в воздухе, когда с ним заговорит епископ. Дело в том, что у людей отношение к своим хозяевам чисто деловое, неприветливое, тогда как собака полна к хозяину пламенной, беззаветной любви. Быть может, здесь сказывается древний дух стаи, страстная общительность существа, в котором жив инстинкт товарищества. «Человек, – говорит взгляд собаки, – у меня нет ничего, кроме тебя. Но посмотри: ведь мы с тобой вдвоем составляем отличную собачью свору, правда?»

Презрение. Да, это – самое подходящее слово. Не с враждой, а именно с аристократическим презрением смотрит кошка на собаку, создание шумное и какое-то плебейское. Ее обращение с ним полно высокомерного, иронического превосходства. Превосходства существа, замкнутого в себе, склонного к уединению. Этот большой, лохматый, шумный зверь плачет, как грудной ребенок, если его оставить одного, и чуть не умирает от радости, когда хозяин допустит его к себе. «Какое малодушие, – думает кошка, поднимая брови. – Что касается меня, то я ни в ком не нуждаюсь и поступаю всегда по-своему; а главное, не обнажаю так явно своих чувств: ведь это неприлично».

Тут она встает и дает Минде две бархатные оплеухи по блестящему влажному носу.

Минда – почти щенок; она не умеет еще управляться со своим каучуковым, гибким хребтом и длинными лапами; порой этот избыток эластичности делает ее неловкой и смущает, как девушку-подростка. Но бывают минуты – особенно лунными вечерами или когда из-за забора смотрит соседский Астор, – что ею овладевает неистовая жажда движений. Тогда она начинает прыгать, вертеться, танцевать и кружиться, глядя на небо, покоряясь какому-то захватывающему ритму. Это очень напоминает школу Далькроза[4] или пляски русалок. Минда танцует.

Владелец собаки, так же как садовник, государственный деятель, отец семейства и некоторые другие люди, должен думать о будущем. Покупая себе сучку, я, конечно, стал думать о ее будущем. Первым делом я начал спрашивать у друзей и знакомых, не хотят ли они иметь превосходного чистокровного щенка-эрделя. И в самом деле – человек четырнадцать выразили желание обзавестись косматым щеночком лучших кровей, причем сейчас же, немедленно; я им ответил, что это станет возможным через год, когда моя сучка станет взрослой. Они подняли меня на смех: дескать, через год – все равно что никогда.

Во-вторых, я стал присматривать поблизости здорового, умного, породистого папашу для будущих своих щенят.

Наметив четырех великолепных эрделей, я постарался завоевать их доверие. Кроме того, я частично занялся изучением вопросов гибридизации, кровного родства и т. п., но, поскольку все это – проблемы научного характера, мнения авторитетов здесь диаметрально расходятся. Так что я решил, обойдя спорные вопросы профессионального собаководства, свести Минду через год с тем эрделем, что бегает так славно, весело высунув язык, за забором вон того желтого особняка. Пока я размышлял, Минда искала у себя блох, зевала и виляла хвостом, нисколько не задумываясь над проблемой своего будущего материнства.

Должен вам сказать, что поддержание породы – самая интересная сторона в собаководстве: на этот счет есть пропасть подробнейшей ученой литературы, и если вы захотите теоретически немножко себя подковать в этом вопросе, то сейчас же очутитесь на пороге великих тайн, именуемых евгеникой. Почему бы не попытаться упорядочить природный процесс и не поставить перед ним более высокую цель? Отчего не подготовить появление на свет Сверхсобаки? Таким путем можно приобрести опыт, который окажется полезным в деле улучшения человеческой породы. Пас и так упрекают за недостаток веры в лучшее будущее человечества. Ладно. Запомни, Минда: тебе предстоит послужить великому делу.

Так вот, если вы хотите содействовать поддержанию породы и имеете подходящую сучку, прежде всего следите за тем, чтобы она у вас не бегала на улицу. Смотрите за ней строго, как делал я, не спускайте ее с поводка, держите на легкой диете, развлекайте, поучайте, берегите ее как зеницу ока. Вот и все. На прогулках за вами потянутся все встречные кобели; иногда образуется целая процессия, и вам придется отгонять их палкой, окриками, в то время как сучка ваша будет бежать рядом с вами, ни на кого не оглядываясь, милой, наивной девушкой. Пошел отсюда, старый волокита! Убирайся, бездельник-фокстерьер! Успокойся, бесстыжий волкодав! Фу, длинноногий потрясучий пинчер! Прочь, рыжий надворный советник! Проваливай, безобразник! Понимаешь, Миида, все это – народ простой, грубый. Вот я расскажу тебе о чудном эрделе, который бегает, высунув язык, за забором. Косматый, как бог, рыжий, как солнце, а по спине – черный, как ворон. И глаза, глаза – черносливины. Проклятая орава! Да уйдешь ты, окаянный?! Я уверен, Минда, ты знаешь себе цену. Правильно делаешь, не обращая внимания на этих проходимцев. Ты еще слишком молода, да и весь этот сброд – совсем не для тебя. Пойдем-ка лучше домой.

Ну чего, чего тебе? По головке погладить? Пошлепать по спине? Гулять? Нет? Так что же? А, жрать хочешь? Имей в виду, Минда ты слишком много лопаешь. Погляди, какая у тебя стала гладкая спина. И брюхо себе отрастила. Эй, милые мои домашние, не перекармливайте так бедное животное. Разве вы не видите, что у нее портится фигура? Где ее впалые бока и подтянутый живот, где прежний узкий, сухой зад? Ай-яй-яй, Минда, ай-яй-яй! Это от того, что ты лентяйка. Иди, иди в сад, потанцуй там, погоняйся за обрубком своего хвоста. Побольше движения, моциона! Не смей у меня толстеть, слышишь? А то начнется еще одышка, всякие сентименты. С нынешнего дня буду отмерять тебе порции сам.

– Послушайте, – сказал мне один человек, воображающий, будто все знает. – Ведь у вашей сучкн будут щенята. Смотрите, она уж волочит брюхо по земле.

– Что вы! – возразил я. – Это жир. Вы не представляете себе, сколько эта бестия жрет. И потом целый день валяется на диване. Вот почему…

– Гм, – промычал в ответ мой собеседник. – А откуда же такие соски?

Я поднял его на смех. Ведь это просто абсурд: Минда никогда не остается одна, кроме как на несколько минут в саду, да и то в полной безопасности.

Через некоторое время об этом же заговорил со мной сосед: он якобы видел своими глазами. Якобы это был живущий поблизости чистокровный сторожевой пинчер.

Ума не приложу, когда и где это могло произойти. Но факты – упрямая вещь Негодная, легкомысленная сучка, так, значит, ты, английская эрделька, спуталась с немецким пинчером? Белопегим и вдвое меньше тебя ростом? Фу, какой стыд! Как? Ты еще хвостом виляешь и лохматой головой в меня тыкаешься? Уйди с глаз моих! Полезай под диван, глупая, непослушная, распутная девчонка! Самой году нет, а туда же! Посмотри, на что ты теперь стала похожа: спина прогнулась, позвонки торчат, как у козы, еле ворочаешься, вся развихлялась, уж не свертываешься колечком, а со вздохом, измученная, садишься на задние лапы. Смотришь на меня так, словно я могу тебе помочь. Что, очень не по себе? Скверное самочувствие? Ничего не поделаешь, надо терпеть. Против природы не пойдешь. В конце концов сторожевой пинчер и эрдель – из одного рода пинчеров, оба косматые, бородатые… Кто знает, может, ты родишь белых эрделей либо рыжих сторожевых пинчеров с черным чепраком. Появится новый вид, ты станешь родоначальницей новой породы эрпинчеров или пинчерделеи. Ну, иди сюда, глупая. Можешь положить голову мне на колени.

В одно прекрасное утро из Миндиного домика слышится визг и писк. Минда, Минда, в чем дело? Что это под тобой копошится? Минда проявляет исключительную ласковость и раскаяние. Прости меня, хозяин, что я произвела на свет всю эту кучу. В течение следующих двадцати четырех часов ее невозможно выманить из домика. Видно только, что какие-то крысиные хвосты торчат у нее из-под брюха. Не то четыре, не то пять – никак не сосчитаешь; Минда не дает: только протянешь руку, сейчас же цапает. И скорее позволит себя задушить, чем вытянуть за ошейник из домика…

Только на другой день Минда сама вышла оттуда. Их оказалось восемь, этих самых щенят. И сплошь одни чистокровные, гладкие, черные доберманы.

Раз их целых восемь, придется часть прикончить.

– Эй, каменщики, кто из вас возьмется утопить несколько слепых щенков?

– Что вы? Мне никогда не приходилось, – слегка побледнев, отвечает каменщик.

– Бетонщики, вы такие молодцы: не утопит ли кто из вас несколько щенков?

– Этого я не могу, – отвечает бетонщик. – Духу не хватит.

В конце концов их утопил молодой садовник с девичьими глазами.

Теперь Минда выкармливает двух оставленных ей доберманов. Она гордится ими, как полагается, и лижет их глупые, черные, блестящие головки с желтыми пятнышками над глазами. Господи, Минда, где ты только взяла это добро?

Минда виляет хвостом особенно радостно и гордо.


1926–1927

Ребят, тут мат местами был, я поубирал по возможности, но где пропустил-подскажите. Фольк, однако.

Иду с рыбалки. Поля. Перелески. Места безлюдные. Дикие даже. Чаще лося можно встретить, чем человека. Раза в два. Чаще. Я засекал.

Иду, значит, весь в себе. Тропочка-то – и не тропочка. Так. Ниточка в траве.

И вдруг навстречу на всех парах несется ротвейлер. Мощный такой. Ухоженный. Язык на сторону. Давно, видно, бежит.
А в этих местах ротвейлеры встречаются в четыре раза реже людей. Я засекал. Соответственно, в восемь раз реже лосей. Короче. На восемь виденных мной в этих местах лосей это был первый ротвейлер. Да. Вы бегущего ротвейлера видели? А бегущего на вас?

Я встал. Наблюдаю. А что остается? Красиво бежит. Точно на меня. Смотрит, правда, неестественно как-то. Не вперед, а куда-то вверх.
Так и скачет, башку задравши.
Ну я так подобрался слегка. Не, я собак-то никаких не боюсь. Кроме неадекватных пекинесов. И то больше из-за хозяек. Но этому-то куда тут еще так спешить, кроме как на обед мной?

Он мимо меня – шшшшух! Красивую такую переставку сделал, огибая. И дальше. Токо трава полегла. И, пардон, мошонка на место вернулась. Я вслед посмотрел – а он уже за кустами. А там дальше нет ничего. Река. И все. И луга на той стороне. Загадка.

Только я снова тронулся, нате. Из того же перелеска, откуда токо что псина выскочила, мчится мужик. Ага. И бежит, главное, точно так же, как этот ротвейлер. Ухоженный, лоснится, язык на сторону, и башка куда-то кверху задрана.

До меня добегает. Останавливается. Согнулся, руки в коленки упер.
Хрипит. Видно же – редко бегает. Сдох, марафонец.

- Мужик! Пых-пых-пых! Блин! Пых-пых-пых! Тысобаку – пых – тут – пых – не видел? Хрррр!
- Ротвейлера? – я закурил.
- Точно! Пых-пых! Хрррр!
- А вон туда побежал. – я махнул сигаретой за спину в сторону реки.
- Вот сука! Хрррр! Пых-пых-пых! Ух! Все! Не могу! – и упал жопой в траву.
- Вернется. Там дальше бежать некуда. Река. Болото. Он же через реку не поплывет.
- А вот кто его знает! Хрррр! Если шарик не смоется – поплывет как пить дать. Дай закурить, – мужик потихоньку приходил в себя.
Я протянул сигарету.
- Чего он ломанулся-то?
- Блин! За шариком!
- За каким Шариком?
- Понимаешь. Мы мимо просто ехали. Остановились поссать. Ну а этому же размяться надо? Шесть часов в машине. Ну я шарик и надул. Ему шарик надувной – лучше ничего не надо. Будет его пендюрить, пока не лопнет. Я его к этим шарикам со щенка приучил. Специально. Ну, чтоб петард не боялся. Фейерверков этих идиотских. Звуков, короче, громких. Он шарик гоняет-гоняет, потом или прокусит, или лапой. Тот хлоп – и лопнет. У меня этих шариков полный бардачок. А чё? Не самому же мне с ним
прыгать?

Мужик передохнул. Я ждал. Все ясно. Шарик ветром подхватило – пес за ним.

- Ну, вот. Я стекла пока протираю. Этот резвится. С шариком. Он шарик-то носом поддел, тот бац – и на кусты. Бах! И лопнул. Ну и крышка. Шарик лопнул – можно ехать.

Мужик вздохнул и сделал круглые глаза.

- И вдруг. Смотрю. Блин! Точно из этих кустов. Где шарик лопнул. Только далеко. Выплывает этот идиотский дирижабль! Красный! Как наш шарик. Этот как увидал, у него видно в мозгу чего-то закусило, и он кааааак побежит! За этим статосратом. Я – за ним. Блин! Даже машину не закрыл!
- Тут нет никого. Только лоси, – успокоил я. - Какой сратостат?
- Ну ты чего, мужик? Вон же! – и ткнул рукой мне за спину и вверх.
Я обернулся.
С той стороны реки, километрах в двух навскидку, высоко в небе висел ярко-красный огромный воздушный шар. Настоящий. Большой. Взрослый. И визуально, если прикинуть, он да, точно соответствовал размерами обычному надувному шарику метров с десяти.
Я аж присвистнул. Откуда? И как я его раньше не заметил?
- Жопа! – сказал мужик. – А ты говоришь – не убежит за речку. Как два пальца! Он же на этих шариках повернутый. Пока не лопнет – фиг отстанет.

- Слышь? А ведь если на ту сторону убежит, сам обратно не вернется. Не поплывет.
- Точно? – я кивнул. - Точно! Не знаешь, где тут ближайший мост?
- Знаю. Сам долго не найдешь. Я покажу. Пойдем сначала на реку глянем. Там далеко видно.
- Блин! Слушай! А машина?
- Что за машина?
- Джип. Паджера. Может я ....?
- Да ладно. Местные не тронут. Мы быстро. Тут пять минут до реки-то. Если переплыл – увидим. Там поля, на той стороне. Может сплаваешь. Речка неширокая. А я к машине схожу. Покараулю. Или наоборот. Только он меня слушать не будет.
- Ладно. Пошли. Решим. – мужик явно приободрился. – Блин, слушай, спасибо тебе. Я без собаки отсюда все равно не уеду. Год жить буду.
- Найдем.
Я потянулся за удочками. Он тяжело поднялся, отряхивая задницу. И вдруг заорал:
- Ну что, сука?! Нашароебился, засранец?
Я оглянулся из-под руки.
От кустов, виновато тупя башку и поджимая то место, где у большинства собак хвост, мокрый как цуцик, понуро брел ротвейлер.
- Иди сюда, сынок! Иди, ссученок! – радостно орал мужик и притопывал от счастья. – Ща те папка знатных кренделей вваливать будет!

Не доходя до нас метров десяти, пес вдруг остановился. Повернулся к реке. Задрал башку и зло и обиженно гавкнул. Потом присел на задницу. Глянул в нашу сторону. И натурально, в голос, заплакал.

Там, за рекой, высоко в небе, непонятно каким ветром занесенный, парил
огромный красный воздушный шар.

Дева-воительница

Вот история о том, как можно ошибиться, давая собаке имя. Я твердо уверена, что кличка тесно связана и с судьбой, и с характером зверя , но со второй своей ризеницей так не угадала с именем, что просто смех. У моей первой ризенухи, Ракши-Сатаны, был чудо что за характер, но вот экстерьер тянул не выше чем на «очень хорошо». А мне страсть как хотелось побеждать на выставках, хоть раз постоять со своей собакой на первом месте!
Так что когда родился помет от замечательных импортных ризенов, я, конечно же, воспарила в мечтах и уговорила мать завести вторую собаку. Щенка я выбирала со всей придирчивостью, благо к тому времени была давно не дилетантом в породе и не последним человеком в секции ризнешнауцеров клуба. Ну и к наречению суки подошла тоже со всей ответственностью. Буква «В» дает большой простор для фантазии, и в конечном итоге моя надежда, будущая победительница и чемпионка (а вы как думали?!) была наречена Валькирией. А что, для серьезной служебной собаки немецкой породы называться Девой-воительницей — разве плохо?! Летают валькирии над полем брани, сами с врагами бьются, а потом души павших героев переносят прямиком в рай, в Валгаллу! А кто не слышал «Полет валькирий»?! Ух, это же сумрачный германский гений в полный рост!
Только опростоволосилась я с кличкой по полной программе. То ли и впрямь не угадала, а может, и еще смешнее вышло. Валькирией-то она была по родословной, а дома щенушку звали Валька. Вот на Вальку — девку-дуру деревенскую — она только и тянула. Крикливая, заполошная, а уж бестолковая — и-и, бабоньки, и не говоритя, и не спрашивайтя…
Начать с того, что щенок оказался очень суетлив и разговорчив. Что бы Валька ни делала, она это обязательно комментировала голосом. Бежит — тявкает, стоит — брешет, ест — повизгивает, даже спит — и то поскуливает. После спокойной и уравновешенной Ракши меня это чудо заморское говорящее чуть не до истерики доводило. Ну помолчи ты хоть пять минут! Щас, как же, не дождетесь!
Но к этому я как-то привыкла. Хоть и болтушка, зато красавица. Сделала Вальке прививки, повела на первую прогулку… Паника, вопли! Под подол шубы лезет… Ах, не пойду, страшно! Чего бояться, посмотри вокруг — нет никого, вон только Ракша бегает. Нет, боюсь, возьми меня на ручки! С неделю я так мучилась. Со стороны посмотреть — так издевается садистка над несчастным щеночком. Волоком его по снегу тащит, а тот плачет, бедненький, да так жалостливо!
Кое-как привыкла Валька к улице. Да и то стыд сказать почему! Обнаружила моя «воительница», что в кустах масса всяких вкусностей валяется: и шкурки от колбасы, и хлеб плесневелый, и головы селедочные, а самое завкуснецкое — это, пардон, фекалии. И чуть только я Валю с поводка отпущу, как она на бреющем полете в ближайший куст и уже чавкает. Так что в сагах валькирии души павших собирали, ну а моя подбирает, что алкаши оставили.
Как я только ни пыталась ее отучить с земли всякую дрянь собирать — ничего не вышло. Нет, если увидишь ее с куском в зубах и рявкнешь «Плюнь!», то она послушается, ну а не увидишь — так и «приятного аппетита»!
И с этим еще можно бы смириться (например, не гулять без намордника), но так она еще и трусиха! Чуть что — сразу прячется или за меня, или за Ракшу. Дескать, вы старшие, вот и разбирайтесь.
С выставками у нас тоже не заладилось. Ну что ж делать — живи, какая есть.
А Валька и живет в свое удовольствие. Носится по квартире с топотом, повизгивая на каждом шагу. Благо места хватает: три комнаты, кухня да коридор пятнадцать метров. Вот она и развлекается: забежит в одну комнату, покрутится, выбежит. Проскачет по коридору в кухню, оттуда галопом в комнату матери, потом опять ко мне. Скоро три года суке, а она никак не запомнит, что в моей комнате открыта только одна створка двери, а вторая, запертая, портьерой занавешена. Так Валя по двадцать раз на дню, выскакивая из комнаты, головой портьеру откидывает и лобешником аккурат в закрытую створку и бьется. Только треск стоит. Но ничего, ее это не огорчает. Что интересно, Ракша через ту же портьеру проходит без членовредительства. Или Вальке нужны сильные ощущения, например, о дверь башкой приложиться?!
Потом в доме среднеазиатка появилась. И хоть Гишу была много моложе, но Вальку быстро построила и определила в младшие сестры. А Вале все равно, на каких ролях в стае быть, — давай лучше поиграем и съедим чего-нибудь!
И так Валька привыкла жить за надежными спинами Ракши и Гишу, что смерть старшей ризеницы ее саму чуть на тот свет не свела. Она была так напугана одиночеством, что потеряла голос и от дачного крыльца на своем-то участке боялась на метр отойти! Когда же я привезла на дачу Гишу, Валька буквально хвостиком за ней бегала, все боялась опять остаться одна.
Еще через несколько лет мы продали квартиру и дачу и построили загородный дом . Гишу моментально освоилась на новом месте, а вот Валька и тут находила возможность начудить.
То она зачем-то забралась на стол и ухитрилась попасть задней лапой в пишущую машинку. Да так «удачно», что пальцы защемило рычагами, к которым приклепаны литеры. Конечно, Валя заверещала, машинка полетела в одну сторону, сука в другую!
Потом она пару раз ссыпалась с лестницы. Тоже мне, дитя джунглей, а то ты в Москве лестниц не видела! Впрочем, в городе по лестнице ее водили на поводке, а тут-то свобода. А раз так, то скачем задом наперед и под ноги не смотрим. Жаль, двери закрытой нет — головой не обо что биться!
Но апофеоз ее «подвигов» еще был впереди. Под домом был устроен подвал, и загрузочный люк в него открывался в прихожей. Вот Олег с Володькой этот люк и оставили на минуточку открытым. Лениво им было сварочный аппарат заносить из дома в подвал через улицу. А я как раз Гишу с Валей выпускала погулять. Открываю дверь в прихожую. Свет горит, крышка люка к стене прислонена. Гишу идет себе к выходу, а вот Валя… Она ж не может ходить по прямой — надо скакать вприсядку по кругу с топотом и свистом. Вот так со свистом она в люк и ухнула. Вопль, грохот и тишина… Ну все, думаю, три метра высоты, да и внизу что-то железное загремело. Влетаю в подвал — картина Репина «Приплыли»!
Под открытым люком стоит сварочный аппарат, тут же кучей свалены железные трубы, почему-то коробка с лампочками, а на всем этом сидит Валька и хлопает испуганно глазищами. И, что самое страшное, молчит! Ну точно убилась: шок, внутреннее кровоизлияние, наверняка переломы… Как же ее в дом тащить, чтобы не добить окончательно?! Подхожу, осторожно ощупываю, осматриваю — вроде все цело.
Зову: «Вальк, ты меня слышишь? Слезай уж, если можешь.:.» Хвостом завиляла и спрыгнула, бодренько так, и сама на улицу побежала, но молча — вот беда… Весь день я за ней ходила и поглядывала, не упадет ли, не пожалуется ли на что. Нет, носится колбасой, куски на кухне тырит, с Гишу играет, но все молча!
А наутро слышу, свистит моя Валя и ухает, как всегда. Выходит, все обошлось, ожила. И все-таки не зря я нарекла ее Валькирией. Для другой собаки такое падение на железо многими бы переломами закончилось, а для этой полет, пусть и в подвал, — родная стихия!

Аннотация

Правдивые дрессировщицкие рассказки о собаках, собаководах и о том, чего не найти в пособиях по дрессировке и что всем уметь не обязательно, но каждому понимать следует.
Автор многих популярных книг о служебных собаках и домашних питомцах делится опытом общения с ними в нестандартных ситуациях их поведения.
Книга адресована владельцам собак и дрессировщикам.

Александр Власенко
Альтаир

Когда солдаты боятся своего полководца больше, чем противника, они побеждают;
когда солдаты боятся противника больше, чем своего полководца, они терпят поражение.
Вэй Ляо цзы

1

– М м да, – неопределенно и очень тактично произнес старший инспектор Гусев, иронией покосившись на меня. – Ну и что ты с этим думаешь делать?
«Это» представляло собой на редкость гнусное зрелище. Щуплый семимесячный «немчик», в сучьем типе и беднокостный, жалобно пучил глазки и мелко дрожал всеми фибрами и сегментами своего полудохлого организма, очевидно, полагая, что пришел последний час его перепуганной жизни, и не слишком, надо признать, в своих предположениях заблуждался. Целиком и полностью согласиться с его собачьим мнением по данному вопросу имелось достаточно оснований не только у инспектора Гусева, но и у всех остальных членов приемо оценочной комиссии. Только мне одному нельзя было с ним соглашаться, существовали на то у меня весьма серьезные субъективные резоны. А объективно то, конечно, никакая служебная карьера Альтаиру (так этот поганец был наречен) не светила ни в ближайшей, ни даже в самой отдаленной перспективе, да и вообще никакой иной перспективы у него не просматривалось, кроме незамедлительной выбраковки, списания и вследствие сего преждевременно скорой встречи с прапращурами. Данная процедура, собственно говоря, ему предписывалась действовавшим тогда наставлением по служебному собаководству. Пытаться дрессировать трусов, даже и вполовину не настолько отъявленных, как этот экземпляр, справедливо считается занятием практически безнадежным. Но у меня ведь положение безвыходное. Все это понимают, смотрят сочувственно, ждут. Я сам должен вынести приговор собаке и вместе с тем – только только начатой мною в питомнике племенной работе. Альтаир – именно тот первый блин, который комом. Но его мне не простят. Потому что достал я уже начальников своими инициативами и нововведениями.
Нельзя тянуть паузу до бесконечности, неприлично. Предельно спокойно и равнодушно говорю:
– Пусть поживет в питомнике, освоится немножко. Там видно будет.
Поглядел Гусев испытующе. Ясное дело, прошу отсрочки. Да неужели отсрочка что нибудь изменит в мою пользу? Смешно и надеяться. Вот разве что провалюсь с еще большим треском, только и всего то.
– Ладно, – отвечает. – Пусть поживет. Немножко…
Увы, за два последующих месяца своего существования Альтаир не претерпел по части поведения никаких хоть сколько нибудь ощутимых изменений. Более омерзительного труса я в жизни своей не видывал. В течение всего дня, пока в питомнике были люди и постоянно лаяли собаки, он носа своего из будки не высовывал. Даже к еде. Вожатые порой его и кормить забывали: думали, что вольер пустой и, значит, миску ставить незачем. Он и гадил в кабине, боясь днем выйти на свет. Увидеть Таира в полной красе можно было двумя способами. Первый – вытащить из будки силой. Противное занятие. Остекленевшие, остановившиеся глаза, ступорная окаменелость мышц, обильные выделения из всех предназначенных для этой цели отверстий, включая вонючие параанальные железы. Один раз попробуешь так сделать – больше вряд ли захочешь. Второй способ требует времени и терпения. В конце рабочего дня, когда вожатые уйдут домой, надо распахнуть дверь в Альтаиров вольер, оставить напротив нее миску с кашей и тщательно замаскироваться на местности. После того, как собакам наконец надоест брехать, следует в тишине подождать еще минут пятнадцать. Тогда, непрестанно озираясь и тревожно поводя носом, на трясущихся и подгибающихся ножках из кабины к двери медленно медленно начинает подкрадываться энтая гадость. Тихонько высунет из вольера морду, изучит обстановку. Если ничего не испугается и собаки молчат, таким же макаром выползет наружу, недоверчиво принюхается к каше. Если очень голодный, то судорожно похватает ее из миски, а если не очень – то и жрать остережется. Может и попутешествовать немного вдоль стеночки или забора, но на открытое пространство ни за что не выйдет. Коли вздумаешь в это время к нему подойти, то не убегает даже, а прижимается к земле и пускает лужу. В общем, не собака, а сплошная блевотина.
Не подумайте, ради всего святого, что получение посредством разведения настолько выдающейся дряни явилось исключительно моей заслугой. Хотя от долевого участия я отказаться при всем желании не могу, но уверяю, что без помощи вышестоящих товарищей такого результата мне лично просто непосильно было бы добиться.
Как все случилось то. Подвернулась оказия купить для питомника производителя чуть ли не самых модных в то время кровей. Звали его Асс с Нового Света. Кобелешка не шибко видный, но ладненький, с очень хорошими движениями; всяких нескладух анатомически улучшать – милое дело. Что еще интересно, он сын Омара фон Аугуста Варте, дети которого поголовно «следовики», как говорится, от Бога. Но Асс (в жизни – Гоша), к сожалению, по части характера – довольно мягкий, позднеспелый, несколько инфантильный, и как улучшителя психики его при любом раскладе лучше было даже и не рассматривать. Таких, как он, вязать можно только с суками храбрыми, стойкими. Их тогда, в общем то, хватало. Продавали Гошу, по любительским меркам, задешево, но для отдела охраны это была цена невиданная, почему разрешение на покупку пришлось выбивать на уровне областного руководства. А спустя совсем немного времени приобрели мы недорого суку Эльзу, которая хоть и злобная, но трусоватая и слишком нервозная, и спаривать ее надо, соответственно, с кобелем волевым и мужественным. Здесь Гоша как кандидат, понятно, не котировался. Собираюсь я ехать с Эльзой в Пермь, где был очень подходящий для нее кобель, а начальство мне и выдает:
– Ты производителя купил? Купил. Вот с ним и вяжи!
И «аллес». И никакие мои доводы к рассмотрению не принимаются.
В положенный срок принесла Эльза от Асса трех отпрысков, все кобельки. А в питомнике растить собак накладно, и мы иногда передавали щенков на выращивание детям, которые хотели завести себе овчарку. Договор, разумеется, заключали с родителями. Через полгода забирали набравший размеров и окрепший «полуфабрикат» в питомник, а в компенсацию за кормежку и труды либо давали месячного щенка, либо, если у ребенка желание иметь собаку к этому времени остывало, платили деньги. Вот и Гошиных с Эльзой потомков до семи месяцев держали по квартирам. А потом, по их возвращении, такая, значит, история и приключилась.
Из трех принятых назад подростков один вскорости издох, не помню уж, от какой инфекции, второй, Аполлон, был пристойным малым, ну а третий, Альтаир, совсем не той выпечки оказался.
Срок пришел, пора юных овчарок закреплять за милиционерами и готовить к службе. С Аполлоном да еще с двумя его полубратьями по отцу, Кентом и Каем, особых проблем нет, а по поводу Таира мне уже без всяких околичностей, прямо в лоб, Гусев вопрос и задает:
– Когда списывать будешь?
Однако я уже это дело обмыслить успел, подготовился:
– Дрессировать, – говорю, – стану. Сам. Завтра и начну. С текучкой я разобрался, ведомости написал, так что время до конца месяца есть. Вот только дрессировать в основном буду по ночам, а потому с утра, если сплю в кабинете, без нужды меня не поднимайте.
На том и договорились. Хоть и качал недоверчиво головой старший инспектор Гусев, все же спорить не стал, оценил мой настрой.
А почему по ночам? Во избежание конфликтов. Потому что даже людям, не слишком отягощенным душевной теплотой и гуманизмом, не стоит лишний раз видеть, какими профессиональными способами перековываются собаки со столь паршивыми характерами. Постороннему, ставшему невольным свидетелем этого процесса, крайне трудно сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Не раз и не два при исправлении плохих или испорченных собак меня случайные зрители в полный голос называли садистом. (А какой же я садист? Кому надо – знают, и скрывать тут нечего, что из школы садистов вашего покорного слугу еще в первой четверти вытурили. За прилежание. С тех пор самоучкой кое как и перебиваюсь.) Бывали по сему поводу и стычки. Хоть и жаль порой доброго человека, самоотверженно бросающегося с кулаками в защиту вопящей собаки, но иногда приходится и в лоб ему засветить. Когда в целях самообороны, а когда и потому, что объяснять словами смысл происходящего некогда и нельзя. Не наградишь собаку по заслугам своевременно, не перечтешь ей ребра подручными средствами, отвлечешься от этого дела на вмешательство самоназначенного адвоката с зелеными то ли от недозрелости, то ли от плесени мозгами, псина быстренько и смекнёт, что апелляция к общественному мнению – штука крайне для нее выгодная. И в следующий раз при подобных обстоятельствах или даже при намеке на них станет взывать о помощи с громкостью корабельной сирены и чрезвычайно настойчиво. Лишь только вспомню, сколько трудов пошло прахом из за безрассудства бытовых гуманистов да чем для иных собак впоследствии это обернулось, так с досады пальцы сами в кулаки сжимаются. Поистине, «несть глупости горшия, яко же глупость». И должна быть она, по законам справедливости, наказуемой!

2

Купил я у кого то из милиционеров новые яловые сапоги, посадил Альтаира на голодную диету, выспался хорошенько – в общем, обеспечил боеготовность номер один – и поехали!
Безусловно, хорош армейский стимулирующий лекарственный препарат «СК 45», удивительно эффективно помогает от упрямства и придури! «СК» означает «сапоги кирзовые», а «45», разумеется, размер ноги. Так вот, я вам доложу: яловые, хоть и сорок третьего, оказались ничуть не хуже. Правда, и настоящие медикаменты здесь тоже пришлось применять. Во первых, витаминов лошадиные дозы – при стрессе потребность в них резко увеличивается. И не только у Таира – у меня точно так же. Во вторых, поскольку, как я говорил уже прежде, Таир был в сучьем типе, у него недостаточно вырабатывался мужской половой гормон – тестостерон, что не могло не отражаться на поведении. Потому тестостерончика я ему маленький курс проколол. Но при перековке характера вовсе не это главное, а главное – обеспечить непрерывность процесса психологического давления. В необходимой пропорции сочетая оное, конечно, с давлением физическим. Так что в течение нескольких суток спал я урывками, не более двух часов подряд, равно как и подопытный кролик Альтаир. По другому ничего бы не получилось. Единственная надежда мне оставалась та, что Таир какой никакой, но все же чистый по крови «немец» из рабочей линии, а значит, выносливость его нервной системы и организма вне всяких подозрений. Должен выдержать, И должен измениться в нужную сторону. На «восточника» или полукровку настолько сильно и продолжительно давить я, пожалуй, вряд ли бы решился.
Как все это выглядело? О, конечно, с виду ужасно! Но зато, если присмотреться внимательнее, все происходившее было не просто логичным, а даже более того – этологичным. То есть понятным с точки зрения собачьей психологии и доступным для разумения Таиру с учетом его индивидуальных искривлений в восприятии окружающей действительности.
При использовании жестких методов дрессуры самое главное – внимательно, даже скрупулезно отслеживать все малейшие изменения поведения собаки, тщательно контролировать собственные сознательные и неосознанные действия и последовательно соблюдать несколько довольно простых правил «курощения» и «низведения».
Актерствовать перед дрессируемой собакой надо всегда как можно выразительнее – всякая псина на эмоции податлива, и к тому же ей для вникания в ситуацию требуется в любой момент без затруднений прочитывать желания и показное настроение дрессировщика. Каково бы ни было действительное внутреннее состояние, а нужно надежно держать себя в руках. С рациональным педантизмом, критически, как бы со стороны ежесекундно оценивать не только собачье, но и свое поведение, ни на мгновение не допускать ни малейшей неуверенности, подавлять в зародыше волнение и торопливость. Разумеется, никогда нельзя злиться на собаку или мстить ей. Ни при каких обстоятельствах! Даже получив укус, даже тщательно выколачивая ей после такого пыль из шкуры и мозгов, даже придушивая ее, следует все время сохранять трезвый рассудок и проделывать указанные процедуры уж если не с любовью к собаке, то, по крайней мере, очень расчетливо. Ведь она не враг, а будущий друг! Но в то же время нельзя казаться холодным и безучастным. Чувства нужно своевременно и убедительно имитировать. Причем не только тоном и громкостью голоса, но также мимикой, взглядом, движениями и позами. На резкоконтрастный эмоциональный перехлест, как в плохом театре или мексиканском телесериале, хорошо отзываются собаки живые и энергичные, но вместе с тем достаточно уравновешенные, а особенно потребен такой подход к спокойным и флегматичным. Однако когда имеешь дело с задавленными жизнью ипохондриками либо психически неустойчивыми неврастениками – меланхоликами и холериками, – проявления эмоций приходится дозировать чуть ли не с аптекарской точностью. Иначе на слишком бурное проявление дрессировщиком радости, холерик, например, может ответить настолько бешеным всплеском восторга, вместе с которым запросто выплеснет из своей памяти и все, чему только что научился. А то же поведение человека ипохондрик и меланхолик непременно воспримет в первый миг как начало наказания, перепугается и совершенно растеряется. И ближайшие полчаса что в одном, что в другом случае, дрессировщику предстоит, как правило, напрасно потратить на восстановление уже достигнутого, казалось бы, результата.
Чтобы подавить у собаки боязливое отношение к любым жизненным реалиям, обычно рекомендующиеся мягкие способы воздействия, как то: постепенное приучение к вызывающим испуг раздражителям, отвлечение от страхов игрой или лакомством, – совершенно не годятся, особенно при недостатке времени, и даже более того – чаще приносят вред, закрепляя врожденную трусость привычкой. По настоящему эффективных методов, которые можно применить в практике дрессировки служебных собак (если, конечно, от этих собак требуется надежность в работе), совсем немного, и лучше всего использовать их в комбинации друг с другом. Первый и поистине универсальный из них – дрессировка на пищевом подкреплении с основательной предварительной голодовкой. Стремление насытиться, как и трусость, коренится в здоровом инстинкте самосохранения. Сделайте желание поесть сильнее желания убежать – и вы, как говорят умные биологи, замените у собаки одну мотивацию поведения на другую. Если приходится иметь дело с попросту ленивой скотиной, которую нужно принудить к активной работе, ей и суток отдыха от переработки пищи вполне хватит для того, чтобы очень живо заинтересоваться всем, что так или иначе связано хоть с каким нибудь кормлением. Идеальной считается пауза в тридцать шесть часов. Но если требуется преодолеть страх или постоянное упрямство, следует предпринять более крутые меры. Например, ограничить на несколько дней или даже на пару недель рацион питания исключительно теми кусочками, которые собаке удастся честным трудом заработать в ходе дрессировочных занятий.
Конечно, на растолстевшую собаку голодовка действует слабее, потому лишние подкожные отложения к началу занятий должны быть безоговорочно и полностью ликвидированы. По видимому, как это показывает практика дрессировки, анатомия живой собаки разительно отличается от анатомии собаки мертвой. Это у мертвой собаки желудок находится в брюшной полости. А у живой – странным образом располагается в непосредственной близости от головного мозга, отчего в случае переполнения начинает этот мозг сжимать, в значительной степени затрудняя шевеление извилинами. И таким же непреложно установленным научным фактом следует считать то, что жировые запасы в самую первую очередь – и с теми же последствиями – накапливаются внутри черепной коробки. Стоит лишь освободить большие полушария от избыточного на них давления со стороны желудка или сала, дав таким образом собачьим мыслям необходимый для полета простор, как сразу становится понятным, что стократ прав был незабвенный и великий дрессировщик Дуров, говоря: «Все делает голод. Он дрессирует все живущее на свете – и людей, и животных».
Другой сильно действующий на трусов метод – доведение до состояния крайнего утомления. Когда собака от усталости еле переставляет ноги, ей уже, ясное дело, не до того, чтобы чего то там понапрасну бояться. Просто сил на это не хватает. Те же умные биологи, которым трудно объясняться на общедоступном языке, говорят: «Повышается порог чувствительности к воздействию раздражителей». Тут, конечно, хорошо иметь для смены одного двух напарников, потому как физическая выносливость у собаки обыкновенно повыше, чем у человека. Ну а за неимением напарников, есть, конечно, определенные дрессировщицкие хитрости. Во первых, выбор темпа движения. Собаку нужно водить на неудобной для нее скорости. Если у собаки от природы широкий и быстрый шаг – то заставить ее ходить более медленным шагом или, наоборот, медленной рысью. Если же она предпочитает рысь, то надо выбрать темп, переходный от шага к рыси. Главное, найти ту скорость, при которой ноги собаки движутся наименее согласованно, а спина постоянно переваливается с боку на бок; тогда и человек может поспорить с собачкой по части выносливости. Во вторых, нельзя давать мучимой животине ни минуты отдыха. Постоянно идти в неудобном темпе, не имея возможности хотя бы для непродолжительного расслабления, ей очень тяжко. А отдыхом для нее здесь будет не только предоставленная возможность минуту две полежать, но даже и временное изменение аллюра пусть на более быстрый, но зато привычный и удобный ход. Непродолжительные остановки на несколько секунд допустимы исключительно для выполнения собакой каких либо команд. А в случае если по неотложной причине собаку все же нужно на минуту привязать, то привязывать ее надо так, чтобы не могла она ни лечь, ни удобно сесть или встать: очень коротко, почти за ошейник, и на подходящей высоте. (Я не сказал – повесить. Ноги то у нее, все четыре, должны, разумеется, касаться земли! Повешение – из другой оперы, о нем еще успеем поговорить.) И вот так вот надлежит прогуливаться – часа три четыре подряд. Иногда и дольше. Причем большую часть времени, с начала занятия, нужно ходить по одному и тому же маршруту, чтобы усталость психическая накладывалась на усталость физическую.
Клин клином вышибают, а «шланг» – шлангом . В этом и состоит суть третьего, наиболее неприятного в исполнении, но необходимого метода перекройки труса под героя. Умные биологи говорят в данном случае о вытеснении одного стимула другим. А проще, собака должна уяснить и крепко накрепко запомнить, что все ужасы того и этого света – сущий пустяк по сравнению с гневом хозяина. Для достижения такого результата и нужны крепкие сапоги (мои через две недели тесного общения с Таиром разбились в блины), хлысты, парфорсные ошейники, а иногда и кратковременное удушение. Дрессировщик в случае крайней нужды – хоть и редко, но бывает! – должен самым доступным образом объяснить собаке, что справедливость его свята и безгранична, равно как мощь и власть, и что за особо жуткие грехи он может вообще лишить собаку не только пищи, но и воздуха, а вместе с тем и самой жизни. Например, за попытку выяснить с ним отношения посредством зубов. Столь тяжкое преступление наказывать как либо иначе, если собака сильна, хорошо умеет кусаться и не питает уважения к хозяину, не имеет смысла: слишком много ненужного риска для обеих сторон. А Таира пришлось разок «вздернуть высоко и коротко» (так, если верить Льву Гумилеву, выражались некоторые заслуженные деятели юстиции в Средние века) за побеги с дрессировочной площадки – и этого ему хватило, чтобы впредь навсегда отказаться от рецидивов. Ну, на тему, каким образом полагается правильно вешать собачку без ущерба для ее и для собственного здоровья, мы побеседуем как нибудь попозже, но главное, что факт удавления имел место быть и что без него никак невозможно было обойтись.
Вечерком вытащил я, значит, Таира из будки и повел его на дрессировочную площадку. Повел – это, правда, слишком приблизительно сказано: на самом деле волоком тащил. А чтобы он поменьше упирался, вместо ошейника накинул ему на горлышко петельку. На сотню метров таким манером молча отбуксировал, а дальше ему уже расхотелось ехать на боку, хрипеть да пускать слюни – стал ножками понемногу перебирать. Я в ответ перестаю изображать из себя пашущий трактор, в смысле прекращаю тянуть непрерывно поводок и перехожу на другой режим: как только подопечный упирается или просто останавливается, дергаю поводок очень сильно. Когда одного рывка хватает, а когда и серию приходится выдать. Теперь похваливаю, конечно, если пес у ноги хоть пару шагов пройдет, а иногда и мясо предлагаю. Только не берет он мясо, не до мяса ему при таких то страхах. Минут через десять, однако, вижу – гад ползучий пообвыкся малость и начал изобретать способы, как все это дело прекратить, но пока без особых фантазий: шлепается опять на бок, а то и на спину, вырваться пытается да еще и поорать решил. Истерит, одним словом. Вот тут я его понемногу и познакомил с яловыми сапогами. Как только он что нибудь отчубучит из этой серии, тут же попинаю слегонца по бедрам да по ребрам, где безопасно; при этом на него, конечно, грозно порыкиваю и опять дергаю поводок, покуда тварь дрожащая не поспешит с моими желаниями согласиться. Попутно с «движением рядом» изучаем, каким образом порядочной собаке полагается выполнять команду «сидеть». Вместо петельки нацепил на недоделка строгий ошейник (он же – парфорс, он же – обыденно именуемый «строгач»), загодя туго пригнанный по размеру, чтобы и колол, и душил одновременно. На парфорсе то особо не порыпаешься, не такие смирялись. А Таира, того и совсем ненадолго хватило – перепсиховал, бедолага. Поначалу трясся всем телом, а тут костенеть от перенапряжения начал: движения будто у лунатика, даже глаза не успевает следом за мной поворачивать. Все реакции резко замедлились, и восприятие ситуации, естественно, тоже. В общем, собачка «плывет», как в гипнотическом сне. Запредельное торможение – оно, родимое! Первый раз я такое увидел, ни до, ни после – никогда больше не приходилось мне встречать собак, доведенных на нервной почве до околосмертной грани.
Не всякий дрессировщик имеет отчетливое представление о том, что это за зверь такой – запредельное торможение. Как правило, за него простодушно принимают отнюдь не редкое в практике дрессировки, более имитируемое, чем действительное, состояние угнетенности либо даже сплошь и рядом встречающийся демонстративный отказ собаки от общения, с помощью которого она пробует управлять хозяином, когда тот, например, использует физическое принуждение или наказание. С этими то фокусами бороться не так уж трудно: достаточно на них не обращать внимания и взять за обыкновение всегда добиваться от собаки – не мытьем, так катаньем – обязательного подчинения. Как только «актриса» убедится, что ее номер больше не пройдет, и более того – за хитрости еще и непременно полагается взбучка, так она вскоре и прекратит изображать в своем лице оскорбленную невинность либо жертву злостного попрания прав четвероногих, либо еще чего нибудь, что она там из несвойственного собакам вдруг о себе вообразила. Настоящее же запредельное торможение спутать хоть с чем либо нельзя абсолютно. Это парадоксальная фаза возбуждения, которую во внешнем ее проявлении можно в какой то степени сравнить, пожалуй, с перегревом и тепловым ударом перед самым моментом отключения сознания или состоянием «грогги» у боксера, пропустившего в конце трудного боя несколько тяжелых ударов подряд, но все еще стоящего на нетвердых ногах.
Я быстренько соображаю, что продолжение занятия в том же духе чревато крупными неприятностями. На «уплывающую» псинку надави чуть посильнее, она и вырубится, не отходя от кассы, а то и вообще кони двинет. До инфаркта довести – раз плюнуть. А с другой стороны, Таирова психика в данный момент настолько чувствительна и податлива, да к тому же эта драная макака еще и настолько неспособна сейчас ни к какому сознательному сопротивлению, что воистину грешно мне упускать подвернувшийся шанс. И начинаю я разыгрывать роль глубоководного водолаза: под стать Таиру замедляю в несколько крат все свои движения, терпеливо держу паузы, слова команд и похвалы произношу тягуче и спокойно, при необходимости плавно меняя тона. Сразу попадаю в унисон: Таир меня слышит и понимает. Релешки в черепушке у него переключаются, конечно, с громадным запозданием. Ну да это неважно, лишь бы правильно переключались. Торопиться теперь некуда. Нужно мне, скажем, чтобы псенок сел, я ему командую вот так: «Си и и де е еть». Секунды на три одно слово растягиваю. Еще столько же, не меньше, Таир осмысливает уловленные звуки. Если сравнивать мозг с компьютером, то в собачьей голове тогда, в лучшем случае, работал арифмометр. Иногда даже казалось, что слышны щелканье нажимаемых клавиш и треск крутящейся ручки. По видимому, Таир поочередно вспоминал значение команды, правильную последовательность действий при ее исполнении и меру ответственности за саботаж и лишь после того, в очередной раз тихо ужаснувшись, начинал шевелиться в нужном направлении. Медленно медленно, но все таки садился. И вот так неспешненько мы с ним полтора еще часочка отработали. Благодать да и только: ни тебе бунтов на корабле, ни воплей. Чуть замечу, что кобелишка приходит в себя, тут же немножко усиливаю голос, побыстрей начинаю ходить или, если нужно, поводок поддерну пару раз – то бишь вношу в нашу с ним синхронию махонький элемент рассогласования, – и снова Таир гаснет.
Больших перерывов между сеансами муштры, таких, чтобы хватило на сон, в первые сутки работы я решил не делать. Ну там, чайку хлебну, пару папирос выкурю, и хватит. Кофеин да никотин – много ли дрессировщику надо для восстановления работоспособности? Каждый урок начинался по одному и тому же сценарию: сначала Таир висел на поводке якорем, затем изо всей мочи блажил, а после механической обработки уходил в астрал. Но что меня абсолютно устраивало, всякий раз эти непродуктивные подготовительные фазы становились короче и короче. К утру убогий стал впадать в нирвану уже после первого к нему прикосновения. Зато каких удалось достичь темпов обучения – по сю пору не перестаю удивляться. Эх, жаль, кинокамеры с оператором под рукой не было. А то, конечно, забавно бы получилось – запечатлеть тогда нашу тормознутую парочку. Да еще озвучить на эстонском языке. Представить себе только: документальное многосерийное замедленное кино, причем замедленное натурально, без использования спецэффектов. А в самом его конце титры: «При съемках этого фильма животное долго и мучительно страдало».
Днем Таир был вымотан уже настолько, что ни о каком сопротивлении и не помышлял. Подгонять его рывками поводка приходилось теперь не потому, что он упирался, не желая или боясь идти со мной, а потому, что ноги его заплетались и быстро передвигаться он попросту физически не мог. Однако, избегая воздействий парфорса, он сумел, к моему удивлению, все же сообразить и найти самую выгодную для себя позицию при хождении у ноги: он держал свой нос строго у моей коленки, успевая при этом за всеми моими поворотами и ускорениями. И хотя такой вариант исполнения навыка несколько отличается от общепринятого, когда около колена должно быть его плечо, но в полуметровый нормативный допуск Таир всегда укладывался, как я ни пытался от него на следующих занятиях оторваться. А потому я не стал добиваться лучшего: сойдет и так. Чай, не для показухи готовлю, а для работы.
А пока более всего ему хотелось, естественно, упасть где угодно и хоть сколько нибудь полежать, не шевелясь. В общем, едва ли не идеальное состояние, чтобы заняться выработкой выдержки. За нее я и взялся. И безо всяких проблем, буквально сразу же Таир по команде мертво сидел и лежал, не пытаясь даже повернуть головы, пять минут и дольше – без разницы, оставался я в поле его зрения или уходил с глаз долой. Ну не было у него ни сил, ни желания изменить позу!
А вот неподвижно и долго стоять этому несчастному было по причине чрезмерной усталости трудновато. Ножки подгибались. Что ж, надел я ему десятиметровый поводок петлей на живот, перекинул этот поводок через подходящую перекладину и, как только Таир пытался без моей санкции опуститься на землю, он сразу зарабатывал ощутимый рывок, вследствие которого его конечности иногда даже слегка отрывались от поверхности планеты. Волей неволей пришлось шакальему отродью перешагнуть через свое «не могу» точно так же, как он несколько раньше переступил через «не хочу». И потом еще великое множество раз ему пришлось через них переступать. А это и есть самое главное в дрессировке – добиться беспрекословного повиновения собаки своему хозяину при любых обстоятельствах и в любом состоянии.
Нет, конечно, чего там спорить: с определенной точки зрения, парфорсная дрессировка – вполне варварский способ общения с собакой. Пусть он даже изобретен в свое время в цивилизованной Германии. «Но ведь изобретен в девятнадцатом веке! – воскликнет просвещенный гуманист. – А с тех пор наука ушла далеко вперед!» И начнет сыпать терминами: оперантное научение, скиннеровские методы, бихевиоризм, коррекция поведения… На то у меня всегда один стандартный ответ: нужно, братцы, понимать разницу между собакой обученной и собакой дрессированной. Обученная знает, какие действия по каким сигналам она должна выполнять. Но отнюдь не факт, что она станет их выполнять, если ей того не хочется. А дрессированная – станет, даже если ей и не можется. Служебная собака должна работать надежно, безотказно – это аксиома. Надежность же достигается только через принуждение и никак иначе. Потому неважно, какой метод обучения – оперантный, механический или контрастный – избирается для той или иной собаки, лишь бы только он давал быстрый результат. Но когда речь заходит о гарантиях, тут на бихевиоризм да на игру полагаться нельзя. Тем более не следует возлагать на них никаких надежд, если требуется перековать характер собаки. А на парфорсную дрессировку – можно. Опять же, если судить по средней скорости обучения, а она порою очень и очень важна, эти методы и рядом друг с другом не стояли.
Доработали мы с Таиром до полудня, а потом отвел я его в вольер, поставил перед ним тазик, в который накрошил несколько граммов мяса, похвалил хорошенько и вышел. А измученный пес, не веря случившемуся, еще несколько минут сидел ошеломленный и долго, не меняя позы, издалека принюхивался к мясу. Потом поднялся, потянулся было к тазу, но передумал, развернулся и юркнул в кабину.
Меня, как и его, тоже совершенно не манила еда. А вот прилечь на пару часиков очень хотелось. Что я и не преминул сделать, прежде чем начать следующий длительный урок.

3

Эх, кабы ведома была в то время в нашей стране старая добрая немецкая система парфорсной и интенсивной дрессировки, не пришлось бы мне изобретать велосипед, находя с помощью научного тыка и перебора вариантов самые эффективные приемы и способы, кои универсально пригодны что для хороших, что для плохих собак. А с другой стороны посмотреть, собственный опыт ошибок и удач нередко оказывается куда как полезнее чужого, пусть и самого распрекрасного. Первый плюс в том, что преимущества и недостатки всех методик становятся совершенно ясными, только если методики эти опробованы самолично. Второе достоинство – когда много времени спустя вдруг узнаешь, что умные люди, создавшие наилучшую систему дрессировки, оказывается, решили какую либо проблему точно так же, как и ты, сознание собственной гениальности начинает ощутимо греть душу. А коли есть за что себя уважать – это приятно и полезно для здоровья. Третий положительный момент: иногда в процессе поиска вдруг обнаруживаешь, может, и не самый совершенный, но, по крайней мере, оригинальный способ научения, который не сейчас, так потом оказывается в какой то ситуации не для той, так для другой собаки наиболее подходящим.
На вечернем занятии подвел я Таира к сквозной лестнице. Понятно, псеныш на парфорсе и голодный до невозможности. Все чин чином: глажу его, кусочек мяса показываю, пытаюсь заманить хотя бы на первую ступеньку. А ему кусочка не надо, он, как только увидел эту лестницу, уже весь скукожился в ожидании страшного. Что ж, пробую затащить четвероногую дрянь наверх силой. На это позор своей породы лег, согнувшись в три погибели, поджал лапки и зажмурился – шага, мол, не сделаю, хоть на месте убивай. Почесал я в затылке, здравая мысль и появилась. Взял Таира на руки (осторожно взял, а все равно от брызнувшей струйки не уберегся), поднялся с ним на несколько ступенек, аккуратно положил на лестнице мордой вниз, успокоил чуток. Ну и начинаю потихоньку спускаться, рывочками понуждая его идти следом. Понял внебрачный сын презренного шакала, что оставаться наверху еще страшнее, а упираться нет почти никакой возможности, и, надсадно скуля, ступенька за ступенькой сполз вниз. Вот и замечательно! Выказал я ему умеренно бурно свой восторг, развернул кругом и – вперед, на штурм препятствия. Но теперь уж, голубчик, топай ка ты своими ногами! Вижу, дело пошло. Раз собака знает, как можно спуститься со снаряда, ее уже не так пугает и подъем. Несколько раз прошли мы по лестнице вверх и вниз с той стороны, где ступеньки горизонтальные и широкие, а затем стали учиться карабкаться по «строгому» трапу с узкими перекладинами вместо ступенек. Конечно, не сразу и не с великой радостью Таир на него полез. Однако же пара другая десятков тычков и пинков оказались весомее его желания орать и брыкаться. Медленно медленно, непрерывно распевая жалобные песни и трясясь от ужаса, сначала с моей, когда мягкой, а когда и жесткой помощью, а потом и самостоятельно Таир стал по команде преодолевать лестницу, а вслед за тем, таким же порядком, и бум.
С тех пор, если какая собака отказывается в первый раз идти на снаряд, упирается, то я не трачу понапрасну времени и нервов на втаскивание ее наверх силой, а поступаю как с Таиром – то есть сначала показываю, как надо спускаться. Если, конечно, она не относится к разряду неподъемных из за своих размеров или злобности.
Где то день на третий наших мучений приспел черед заняться апортировкой. Вырезал я из полешка некое подобие гантельки и предлагаю Таиру с этой штучкой поиграть. Без особой, впрочем, надежды на его согласие. Ожидания вполне оправдались. Чем дольше я прыгал и извивался перед отрыжкой эволюции, недостойной имени собаки, чем старательнее вызывал ее на игру, тем более Таир столбенел и вытаращивал зенки. А от деревяшки, сунутой непосредственно под нос, он отворачивал морду и тут же начинал пятиться.
Попадись мне этот гнуснявый хотя бы тремя годами позже, он просто напросто испытал бы на своей шкуре эффективность немецкого «метода лаяния от боли», только и всего то. Ну и стал бы носить хоть деревяшку, хоть железяку как миленький. Там принцип простой: быстренько объясняешь собачке, что в промежутке между подачей команды и моментом, когда она ухватит зубами указанную вещь, воздействия парфорсом будут непрерывными и все более усиливающимися. Вплоть до легкой степени удушения. И что в ее интересах промежуток этот сократить до минимума и терпеливо держать в пасти апортировочный предмет, пока последний не будет изъят. За то причитается моральное и материальное вознаграждение, а парфорс больше дергать не будут.
Но по причине моей тогдашней неосведомленности о приемах парфорсной дрессировки, пришлось пойти другим путем. Привязал я к краям гантельки по куску бечевки, разжал Таиру челюсти, сунул в пасть ему гантельку, а за ушами завязал все это дело бантиком. Поначалу Таир притих, ошалевши, но через несколько секунд, когда глаза его окончательно выкатились из орбит, состояние ступора перешло в бешеную истерику, в ходе которой он пытался выдрать всеми четырьмя лапами деревяшку из своего рта. Но попытки были тщетными, поскольку и бечевка была крепкой, и я при помощи сапогов, хлыста и «строгача» отвлекал Таира от столь неприглядного занятия. Когда дрянное создание наконец выдохлось и впало в обычную для себя глубокую депрессию, оно за полчаса уяснило, что ходить у ноги и сидеть можно не только порожняком, но и таская в зубах гантельку, и что гантелька эта, пока держишь ее в пасти, есть не просто кусок дерева, а индульгенция, спасающая жизнь и здоровье некой мерзкой твари от моего справедливого и страшного гнева. А развить усвоенный навык дальше, до нормального выполнения приема апортирования, было делом несложным.
Немало воды утекло с тех пор. Давно уже практика дрессировки доказала и мне, и многим другим, что с помощью одного лишь парфорса обучить почти любую псину подноске вещей и легче, и проще, чем как бы то ни было еще. Но случается иногда, что на собак физически очень сильных и не слишком чувствительных к боли рывки строгим ошейником не влияют в достаточной степени. И чтобы научить их апортировке под принуждением, способ, апробированный в свое время на Таире, оказывается более пригодным, нежели классический «метод лаяния от боли». Завязал веревочку за ушами – и проблема наполовину решена!
А когда понадобилось Таира обстрелять, то есть приучить его спокойно относиться к выстрелам, самая эффективная из всех известных мне методик, которой с неизменным успехом я пользуюсь и по сей день, родилась сама по себе в одно мгновение. К тому времени дрессируемая пакость оголодала настолько, что в начале занятия, пока нагрузка на нервы не достигала определенного предела их выносливости, она (в смысле, пакость) пожирала предлагаемые по заслугам куски с нескрываемым удовольствием, а порою не пренебрегала ими даже в конце урока, с ущербом для самочувствия пройдя через очередной круг устрашений и экзекуций. Поскольку в управлении Таировым поведением все большее участие принимал его желудок, мне показалось заманчивым использовать в этом деле возможности столь влиятельного внутреннего органа на полную катушку: создать в педагогических целях постоянную жесткую конфронтацию между ним и Таировой генерализованной трусостью.
Вышли мы с Таиром в очередной раз на дрессировочную площадку и стали отрабатывать хорошо ему известные приемы хождения у ноги и бескомандной посадки при остановке. Только в руках у меня была при этом миска, в которую – и ходячее убоище это видело – я предварительно бросил пару кусочков мяса. А поодаль, метрах в тридцати от площадки, ждал моего сигнала помощник со стартовым пистолетом в руке. И в момент, когда собаченыш, выполнив требуемые команды, уже тянулся под аккомпанемент моих похвал к заработанному вознаграждению, я кивнул помощнику. Тот выстрелил. Таир вздрогнул, но мясо слопал. Ну и чудненько! И примерно с минутными интервалами мы проделали то же самое еще раза три четыре. А затем, чтобы в песьем мозгу выстрел окончательно увязался с последующим кормлением, мы еще малость позанимались выдержкой. Горю луковому полагалось сидеть напротив все той же миски с кусочками, которая с каждым повтором упражнения отодвигалась от него на пару шагов, и лишь после выстрела ему дозволялось сию посудину очищать от содержимого.
На другой день Таир в ответ на выстрел начал уже сглатывать слюну, а про то, что громких звуков следует бояться, он забыл напрочь. Сто лет известный лабораторный павловский опыт по выработке условного рефлекса – а как здорово пригодился!